Переворот (сборник)
Шрифт:
— В данном случае таким методами вы не располагаете. — Штанько говорил в том же жестком и властном стиле. — Либо мы равные партнеры, либо потеряем все вместе. Вам, учтите, терять больше, нежели мне. Кстати, если кто-то вздумает взять меня и горячим утюгом будет гладить по пузу, эффекта не будет.
Полковник вынул из пластмассового пенала, лежавшего рядом с ним, большую иглу, поднял левую руку, развел пальцы в стороны и проткнул ткань между большим и указательным.
— Это в опровержение ваших слов о существовании разных методов заставить человека изменить мнение.
Штанько покрутил ладонью, демонстрируя
— Будьте добры, генерал, помогите вынуть…
— Увольте, — сказал Шапиро сухо.
Штанько улыбнулся.
— Как угодно, ваше высокопревосходительство. — Он двумя пальцами резко потянул иглу, вынул из тела и небрежно швырнул в пенал. Падая, игла тихо звякнула. — Как вы считаете, мы договорились?
— Да, конечно, полковник.
— Дата?
— Вам ее назовут дополнительно. Но вы торопитесь.
* * *
Демократическая вольница способствовала появлению в России уникального явления: на президентских выборах избиратели не столько голосуют за достоинства нового кандидата, сколько выражают недоверие уже отсидевшему срок на троне предшественнику. Именно на волне такого протеста избирателей и всплыл к президентскому креслу Елкин Борис Иванович, политик беспринципный, недалекий, наделенный сполна одним качеством: ради собственного возвышения обещать избирателям златые горы, молочные реки и самые низкие цены в мире на самую дорогую водку.
Вознесясь над обществом и обштопав всех своих конкурентов, Елкин быстро понял: в кандидатов избиратели швыряют тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. В неугодного президента могут швырнуть нечто более увесистое, например, противотанковую гранату. Поэтому одним из первых деяний президента стало учреждение корпуса личной стражи, которому в лучших демократических традициях он присвоил наименование «Службы охраны президента» — СОП. Во главе организации, сразу вознесшейся над остальными федеральными силовыми структурами — контрразведкой, разведкой, армией и органами внутренних дел, встал доверенный человек президента, его второе «я» генерал-майор Иван Афанасьевич Дружков.
С лицом овальным, широкоскулый, с ехидными узкими губами, с глазами проницательными и пройдошистыми, в зависимости от точки зрения его можно было назвать и честным служакой, и авантюристом. Особо сильно последнее качество подчеркивал его властный подбородок. А крепкая бычья шея к тому же свидетельствовала о незаурядных резервах физической силы генерала.
В воинском звании Дружков не преуспел, но должность начальника СОП давала ему возможность ощущать себя выше всех многозвездных генералов армии и внутренних войск, вместе взятых. Это его превосходство выражалось хотя бы в том, что при встречах не Дружков первым протягивал руку многозвездным, а они сами старались поймать и пожать раньше других его цепкие твердые пальцы.
Ежедневно, ежечасно общаясь с президентом, Дружков быстро разобрался в том, что посвятил себя служению человеку мелочному, недалекому, но в то же время властолюбивому, упрямому и крайне мстительному. Ко всему его шеф был тугодумом, который не мог оценить и принять точку зрения советников, если она шла вразрез с тем, что втемяшилось в его голову ранее.
К тому же президент пил. И еще как. На водку он был крепок. Мог запросто высадить бутылку, вторую, не проявляя заметных признаков опьянения.
В целях конспирации службы охраны всегда именуют своих подопечных кличками или номерами. Конечно, властителю во всем и всегда быть Первым или Хозяином, но если идти навстречу такому желанию, то вся конспирация летела бы к чертовой матери. Говорят, что в царской охранке император Николай Второй проходил под седьмым номером. Это больно задевало императорское самолюбие, но царь вынужден был терпеть. Когда Чехов написал знаменитую фразу в книге жалоб: «Хоть ты и седьмой, а дурак», знавшие истинную причину люди перемигивались и посмеивались. А предмет насмешки вынужден был хранить молчание.
Над тем, как назвать президента, Дружков немало поломал голову. Шеф был крайне обидчив и рассматривал любую неосторожную фразу как скрытый выпад против своей персоны.
После долгих раздумий и примерок остановились на псевдониме Бизон. Недавно кто-то из завистников капнул шефу, как его называют в охране. Капнул и промахнулся. В подпитии шеф терял нюх.
— А вы что, — сказал он с улыбкой, — могли бы назвать меня Телком?
В этом случае вся суть политики: стараться заранее угадать, где найдешь, где потеряешь, и на все заранее иметь правдоподобный ответ.
* * *
Дружков оглядел свой кабинет — одну из главнейших крепостей. Бизона в мире окружавшей его вражды, зависти, коварства.
На столе мелодично тренькнул телефон прямой связи. Выход на этот аппарат имели немногие, в первую очередь, конечно, сам президент.
— Слушаю, — сняв трубку, настороженно произнес Дружков.
— Здравствуйте, Иван Афанасьевич, — голос звонившего звучал вкрадчиво, почти ласково, даже, если уточнять, с нотками заискивания. Звонил Сергей Пилатов, начальник бюрократического президентского аппарата. Его Дружков узнал сразу. — Хотел бы поговорить с вами.
— Я загляну, — сказал Дружков, проверяя, насколько серьезны намерения одного из наиболее сильных людей в окружении президента, чье влияние насколько велико, настолько же тайно.
— Что вы, Иван Афанасьевич, я зайду сам. Вы свободны?
Дружков улыбнулся. Пилатов хорошо знал, а если нет, то догадывался, что его кабинет в Кремле, равно как и все другие, прослушивался службой охраны. Исключил из списка подозреваемых лиц Дружков только президента и себя. Чем ближе к Бизону стоял чиновник, чем он был доверенней, тем с большей вероятностью и выгодой для себя он мог продать шефа его конкурентам. Значит, Пилатов собирался поговорить о таком, что не должно дойти до ушей слухачей.