Переворот (сборник)

Щелоков Александр Александрович

— Может, канистра условный знак?

— Может. Все равно надо ждать. Пусть Локтев уезжает. Мы с тобой посидим. Пора перебраться поближе к сцене. Так сказать, в первый ряд.

Они проехали к колонке и, не занимая очереди, поставили машину в тени деревьев. Отсюда были хорошо видны и домик автозаправки, и черный бак для отработанных масел. Сидели долго. В шестнадцать часов (время Суриков заметил по своим часам «Сейко» с Ленинградского проспекта, как он называл часы московской фирмы «Слава») к заправке подкатили «жигули» зеленого цвета, но такие пыльные, что казались серыми. По номеру

машина была душанбинской. Из нее выскочил молодой, худой и высокий, как жердь, парень. Он прошел быстрым деловым шагом к заправке. Рахимбаев, как показалось Сурикову, совсем не случайно встретил его снаружи. Они потрясли руки, о чем-то поговорили и разошлись. Рахимбаев вернулся в домик, где работал кондиционер, а парень прошел к месту, где стояли канистры. Он осмотрел крайнюю слева, потрогал ее ногой и вернулся к «жигулям». Подойдя, что-то сказал водителю, сидевшему за рулем. Тот завел двигатель и занял в конце длинной колонны машин, ждавших заправки, очередь.

Длинный прошел к арыку и сел метрах в десяти от сыщиков. «Тьфу ты!» — сказал Садек и стал снимать рубаху. «Ты что?» — спросил Суриков. «Надо же оправдаться, почему мы здесь. Пойду искупаюсь». Через несколько минут он вернулся, ошарашенный собственной смелостью. «Ну, вода! Градусов десять!» Стараясь согреться, стал махать руками и подпрыгивать. Потом сказал:

— Если в канистре не было груза, зачем она?

— Скорее всего это просто кукла. Единственное, что на ней примечательного, — надпись арабским шрифтом.

— А если это письмо кому-то? — высказал предположение Садек. — Жаль, я арабского шрифта не знаю.

— Молодец, Садек! Ты в точку. Пошел по той же дорожке, что и я. И вытряс из песка все иголки, которые в нем были. Я тоже решил, что это письмо. Скорее всего время, когда подадут товар.

— Вот ведь как; искали канистру с грузом, а она всего лишь письмо. А Локтев?

— Он в этой истории форточный мальчик.

— Как это понять?

— Старый как мир способ квартирных краж. В узкую форточку первым посылают мальца. Он проверяет квартиру и открывает изнутри окно для других.

— Кому же открывают окно здесь?

— Подождем, увидим. Скорее всего тому, кто приедет на встречу с этим длинным парнем.

На встречу не приехал никто. Заправившись, душанбинская машина укатила в город, а оттуда по загородному шоссе помчалась в сторону Джаркургана. Сопровождать ее не стали.

— Что, Сурикджон, — спросил Садек разочарованно. — Прокололись?

— Вроде так, — неохотно согласился Суриков. — Стоит попытаться еще с одного конца. Ты хорошо скопировал то, что написано на канистре?

— Как сумел, так нарисовал.

— Где записка?

Садек протянул Сурикову блокнот. Тот взглянул на кудрявые завитки, срисованные с канистры. Прищелкнул языком.

— Как найти, кто бы прочитал это?

Садек подумал и вдруг встрепенулся.

— Едем в библиотеку. Там профессор Зульфикаров работает. Он все знает.

— Там ли он? — усомнился Суриков, взглянув на часы. — Уже поздно.

— Как раз его время.

Через десять минут они вошли в читальный зал, где самый читающий в мире народ был представлен единственным полномочным представителем. Седобородый мудрец в круглых

стареньких очках, у которых одну заушину заменял красный шнурок, сидел, углубившись в изучение какого-то фолианта.

— Позвольте, уважаемый, — обратился к старику Суриков, — оторвать вас отдела, чтобы испросить помощи и совета.

Старик удивленно вскинул брови и посмотрел на подошедшего к нему человека поверх очков.

— Слушаю вас, досточтимый незнакомец.

Хотя последняя фраза явно содержала намек на то, чтобы не мешало бы просителю и назвать себя, Суриков сделал вид, будто ничего не понял.

— Не поможете ли вы, профессор, прочесть мне небольшую записку.

Он, вежливо нагнувшись, положил поверх книжной страницы листок со знаками, которые перерисовал Садек. Мудрец взглянул на текст, взял шариковую ручку, лежавшую рядом с ним, и к одной из подковок пририсовал сверху точку.

— Грамотность в любом языке, — сказал он наставительно, — обязывает точки ставить на свои места. В английском языке даже есть поговорка, требующая от пишущего не забывать, что надо ставить точки над і, а также перекрещивать t.

Выслушав наставление, Суриков извиняющимся тоном сказал:

— Увы, профессор, при первой возможности я переадресую ваш выговор писавшему.

Зульфикаров скрыл улыбку в бороде.

— Что же вам здесь неясно? — спросил он. — По-моему, написано вполне понятно. Может быть, вас ввело в заблуждение именно отсутствие одной точки?

Суриков смутился.

— Мне здесь непонятно все, — признался он. — Записка оставлена мне, а прочесть ее я не сумел.

Старик покачал головой.

— Насколько я понимаю, вам назначают свидание. Вот написано: «ждите». И дата. Вот месяц — «септембар». Писавший не поставил точки над «те» и сбил вас с толку, потому что знак стал читаться как «нун». Я удовлетворил ваше любопытство?

— Спасибо, уважаемый профессор, — сказал Суриков и прижал руку к груди. Старик улыбнулся ему.

— Желаю, чтобы записку прислала вам красивая девушка, — сказал он.

Суриков вышел из библиотеки и на парапете встретился с Садеком.

— Канистра — это послание, — сказал Суриков. — Если просчитывать, то все совпадает. Послание ждали в точно назначенное время. Потому Локтев так торопился. Встреча через двое суток. По графику в этот день приходит из-за реки Хошбахтиев. Это ложится в схему, что Махкам свою репутацию бережет. Единственный их прокол — выезд Локтева в Урсатьевскую.

— Думаешь, и его берегут?

— Берегут Махкама. Локтев его напарник. Только по этой причине о нем заботятся.

— Что будем делать?

— Готовиться. Придется брать с поличным, а это дело непростое. Надо снова ехать к Мацепуро.

Войдя к командиру погранотряда, Суриков в оцепенении остановился на пороге. За столом сидел Мацепуро, но на его погонах светились свежим блеском три звезды.

— Не пойму, — сказал Суриков, демонстрируя прилив показного смущения, — или я редко бываю у вас или теперь полковниками становятся в два счета?

Довольный Мацепуро захохотал.

— Ладно, не прикидывайся. И ты мне своими ежедневными набегами надоел, и полковники нынче растут долго. Что опять просить будешь?