Перевозбуждение примитивной личности
Шрифт:
– Ешь!
– Спасибо, Шадрина, выглядит аппетитно. А ты не будешь?
– Нет, я успела все-таки поесть у Маркова.
Он с удовольствием принялся за еду. Потом вдруг поднял глаза от тарелки, отложил вилку.
– Я столько мечтал, что ты будешь мне жарить яичницу.
У меня мурашки по спине побежали.
– И она обязательно будет пересолена…
– Я пересолила?
– Нет, Шадрина, соли, увы, в самый раз. Ты совсем меня не любишь, Шадрина?
В этот момент мне показалось, что я люблю его безумно. Но я взяла себя в руки.
– Костя, у меня другой характер. И потом,
– Честное пионерское?
– Честное пионерское!
– И то хлеб! – вздохнул он и снова взял вилку.
Он, наверное, очень одинокий человек, подумала я. Но по-настоящему ему никто и не нужен. А я? Я тоже одинока, и мне по-настоящему никто не нужен… Нет, глупости, мне кто-то нужен, просто необходим, я просто одиночеством защищалась от своей жизни. Но кто мне нужен? Костя? Рыжий? Еще кто-то? Сама не разберусь. Когда я с Костей, мне с ним хорошо, когда с Рыжим – тоже. Я влюблена в них обоих? Похоже на то…
– Ты о чем задумалась, Шадрина?
– О тебе, Иванишин.
– И что ты обо мне думаешь?
– Не знаю, ничего определенного, какие-то неясные, но ужасно приятные мысли, – засмеялась я.
– Ты жалеешь, что вовремя меня не оценила?
– Может быть. Если бы в юности я влюбилась в тебя, вся моя жизнь сложилась бы иначе.
– И моя, наверное… Может, у нас уже было бы трое детей.
– И мы бы уже давно разбежались, несмотря на троих детей.
– Тогда, наверное, это судьба, что мы встретились взрослыми, да что там, уже далеко не молодыми, у каждого за спиной много чего… Может, нам надо быть вместе, Шадрина?
– Костя, куда ты торопишься? Мы всего второй раз видимся в этом новом качестве, у нас позади всего одна ночь…
Он решительно отодвинул тарелку.
– Сейчас будет вторая!
На сей раз я проснулась раньше него и поняла, что проспала каких-нибудь полчаса, а за окном уже светает. Больше не засну, я это сразу ощутила. Костя спал тихо, закинув руку за голову. Спящий красавец, подумала я. И вдруг отчетливо поняла, что моей прежней жизни пришел конец, что я не могу больше жить одна с котами, собакой и дружеской поддержкой Додика. Мне этого мало. А еще мне надоело жить в маленьком, занюханном Маасмехелене, вести образ жизни одинокой, сдержанной дамы-преподавательницы… Я хочу любви, хочу сходить с ума, хочу… Я сама не знаю, чего хочу… И кого… В мозгу мелькали какие-то штампы: «водоворот событий», «безумие страстей», «пламя любви» и всякая подобная чушь. Но кроме всего прочего за окнами родной город, Москва, любимая, чудесно преобразившаяся, встретившая меня «шквалом любви», закрутившая, можно сказать, «в вихре вальса», а я так и не сумела до сих пор побродить по ней как следует, одна… Костя сказал, что с утра у него какие-то дела, вот провожу его и пойду слоняться, навещу улицы своего детства и даже не возьму с собой мобильник, чтобы никто не отвлекал. И не буду думать ни о чем и ни о ком, ни о Косте, ни о Рыжем, ни об отце, на старости лет попавшем как кур в ощип к Арише, которая, как я вчера поняла, ни в грош его не ставит…
Мои
– Алло!
– Динка, это Тося, прости, что так рано, но тут такое дело, я должна с тобой поговорить, это очень важно!
– Господи, что стряслось?
– Объясни мне, ради бога, что все это значит? Мне позвонила одна девушка, она ведет у нас в журнале светскую хронику…
– А, – засмеялась я, – ты о вчерашней драке у Маркова?
– При чем тут драка? Иванишин часто дерется! Кстати, он у тебя?
– Что за бред? – нестерпимо фальшивым голосом воскликнула я.
– Это, положим, не бред, а факт, но дело твое. Ты мне другое объясни. Моя Маринка слышала, как Иванишин сказал одной даме, что ты отравила мужа по его просьбе, я-то понимаю, что это просто чушь собачья, но имей в виду – это могли слышать многие!
– Господи, Тоська, человек в пьяном запале решил утереть нос не в меру назойливой и тоже в дымину пьяной бабе, только и всего. Стоило из-за этого звонить в полшестого утра!
– Стоило, черт возьми! Завтра это появится в газетах! Тебе мало амстердамской истории, ты еще хочешь?
– Нет, не хочу, но что я могу поделать?
– Ты? Ничего. А я могу!
– Что ты можешь?
– Если вот сию минуту ты и Костя дадите мне интервью, где будет все разложено по полочкам, то скандал не состоится! А Иванишину будет роскошная реклама. Без такого интервью грязи будет в сто раз больше!
– Да, Тоська, помнишь, как это называлось у нас в школе? На ходу подметки резать!
– На том стоим! Давай, буди Костю, и не надо говорить, что его у тебя нет! Вас засекли!
– Боже мой!
– Давай-давай, время не терпит!
Я разозлилась:
– Слушай, Тоська, ты можешь мне верить или нет, но лезть в мою постель…
– Да брось, Динка, ерунда это, мне лично нет дела, спишь ты с Костей или нет, я просто рада, что он наконец своего добился. Но пьяные бредни, как злые языки, страшнее пистолета.
Мне вдруг стало смешно.
– Черт с тобой. Перезвони мне на домашний телефон минут через десять.
– Через пять! – не терпящим возражений тоном заявила Тоська.
Спящего красавца следует будить поцелуем.
– Костя, Костенька, проснись!
– А? Что? Что стряслось, Шадрина, это ты? Господи, меня будит Шадрина, надо же, дожил! Иди скорей ко мне!
– Костя, подожди, ну что ты делаешь, пусти!
– Нет, не пущу, никуда не пущу, Динка, ты чего пихаешься?
– Костя, выслушай меня! – закричала я, с трудом от него отбившись.
– Что-то случилось? – испугался он.
Я пересказала ему Тоськино сообщение.
– Да ну, плевать! Собаки лают, ветер носит! Тоська хочет слупить с нас эксклюзивное интервью, только и всего. Ну напишет какая-нибудь газетенка, что мы вдвоем отравили мужа, ну и что?
– Я понимаю, Костя, но у меня, честно говоря, больше нет сил выносить эту гадость.
– Но если ты станешь оправдываться, будет хуже.
– Куда уж хуже. А еще я боюсь, что кто-то из газетчиков кинется в Амстердам, разыщет этих паучих, и опять закрутится шарманка… И дернул тебя черт за язык!