Переяславская Рада (Том 1)
Шрифт:
Задыхаясь от хохота, шляхтич проговорил:
– Представляете себе, пан ротмистр: ночь, он хочет поцеловать ее в губы, ждет ласки – и вдруг нож в сердце. А?
Осторожность снова покинула ротмистра.
– Зачем нож, – прошептал он, – стакан вина, только один стакан вина – и на Украине снова спокойствие, пан Малюга, тишина и спокойствие, и вы – мой гость в родовом маетке Бельских. Это знаменито, пан Малюга!
– Аминь, – говорит Малюга.
Смех исчезает с губ, словно его не было. Только глаза горят. Такого взгляда ротмистр
Глава 4
Коней пришлось оставить на опушке леса. Дальше дороги не было.
– Лесом, верно, с полмили будет, – пообещал Золотаренко.
Итти было тяжело. Топкая грязь. Талый снег еще лежал в овражках.
Сверху что-то сыпалось – не то снег, не то дождь. Мокрые усы гетмана прилипли к щекам. Пар валил изо рта. Обозный полковник Тимофей Носач дышал громко и хрипло, как загнанный конь. Ежеминутно проваливался в грязь и всердцах клял про себя Золотаренка, который потащил их в эту поездку.
Проклинал непогоду, дождь, снег, ветер, весну – все на свете.
Хмельницкий упрямо шагал вперед. Шли уже добрый час.
– Длинная у тебя миля, Иван, – сказал Хмельницкий, не оборачиваясь.
– За тем холмом, – успокоил Золотаренко.
Он шел на шаг позади гетмана. В спину ему тяжело дышал Носач. За Носачом, прихрамывая на одну ногу, ковылял Капуста. Вчера он упал с коня, мог бы сегодня и не ездить, но не терпелось поглядеть, что это за земля, где железо лежит, как глина, – копай и бери! Плут этот Гармаш, а все-таки польза войску от него будет. Едва сказали гетману, что нашли руду под Черниговом, и что Гармаш ставит на свой счет домницы, он тотчас велел написать купцу охранную грамоту и выдать универсал на послушенство трем ближним селам, чтобы посполитые шли работать на рудню.
Ветер бил в лицо, шумел в соснах. Иван Золотаренко с усилием вытягивал ноги из грязи, говорил на ходу:
– Дело Гармаш начинает большое. Ведаешь ли, гетман, что будет, когда сами сможем из своей руды отливать пушки, ядра?..
– Ведаю, – не оборачиваясь, глухо отозвался Хмельницкий, – ведаю, Иван. Потому и хочу своими глазами увидеть. Ты этого Гармаша знаешь? Нет?
То-то же! Наслышан я о нем. Выговский его весьма хвалит. Чем он ему понравился?
– Денег у него – черти не сочтут... – Золотаренко засмеялся. – Оттого, видно, и писарю по нраву пришелся...
– Все вы на золото падки, – сердито проговорил Хмельницкий.
За холмом лес поредел.
– Вот и пришли! – весело объявил Золотаренко, указывая рукой вниз, туда, где теснились хаты и откуда плыл едкий дым, от которого защекотало ноздри даже здесь, на лесистом пригорке.
...Высокие гости свалились, точно снег на голову. Гармаш ожидал их в воскресенье, как обещал ему Золотаренко, – и вот на тебе...
Гармаш кланялся чуть не до земли. На все отвечал скороговоркой.
«Точно горохом сыплет», – подумал Хмельницкий, садясь на лавку
Проворная молодица уже ставила на стол сулеи с горелкой, яичницу, румяные пирожки. Гармаш хлопотал. Наливал чарки.
– Погоди, – остановил его Хмельницкий.
Поглядел пронзительно. У Гармаша словно стерло с губ угодливую улыбку. Онемел.
– Не горелку пить к тебе приехали. Горелка и в Субботове у меня есть.
Ты рудни покажи, домницы. Буду с тобой о деле говорить...
У гетмана недобро шевелились усы. Гармаш одними губами шептал:
– Как изволит ясновельможный пан гетман, как изволит, только, я думал, с дороги не мешает и чарочку, и отдохнуть...
– Не болтай зря! Что про железо скажешь, сколько его тут, как нашел?
На розовый маленький лоб Гармаша набежали морщинки. Что он мог сказать про руду? У него были злотые и была теперь эта земля, которая таила в себе бес ее знает сколько этой руды. Он знал одно: на этом можно заработать много злотых. Гетману нужны пушки, что ж – он будет лить пушки!
Но гетман точно взбесился. Расскажи да расскажи про руду!
– Я мигом. Прошу пана гетмана чуть подождать. Тут есть один человек, который руду нашел. Он все объяснит, – сказал Гармаш и выскользнул из комнаты.
Вскоре он возвратился с человеком в желтой свитке и сбитых чоботах, обвязанных лыком. Человек сорвал шапку и замер у порога. Гармаш легонько подтолкнул его:
– Падай в ноги, падай в ноги, нешто не видишь, кто сидит перед тобой, харцызяка? Вишь, какой проклятый своевольник! Не хочет в ноги упасть! – бесновался Гармаш. – Не видишь ты, кто перед тобой, или ослеп?
– Не кричи, – оказал человек, – сдурел, что ли?
Хмельницкий вздрогнул. Где он уже слышал этот голос? Где?
– Не узнал меня, гетман? Челом тебе! – поклонился человек в свитке.
Где он слышал этот голос? Хмельницкий, вытянув голову, всматривался в лицо селянина.
Внезапно память воскресила давний августовский вечер в Зборовском лесу, казаков у костра, чуть глуховатый голос:
«А чего хотим? Воли хотим, гетман...»
– Гуляй-День, – произнес Хмельницкий, подымаясь со скамьи.
– Он самый, – отозвался Гуляй-День, подходя к гетману, – хорошая память, у тебя, гетман, зоркие глаза.
Хмельницкий протянул руку и пожал черную, покрытую мозолями ладонь Гуляй-Дня.
– Не думал встретить тебя... – начал Хмельницкий.
– Думал, паны убили? – перебил Гуляй-День. – Меня ни пуля, ни сабля не взяла. Даже Гармашевы злотые не берут.
– Придержи язык, – забормотал сердито Гармаш, – с тобой гетман говорит, а ты слишком много себе позволяешь.
– А ну помолчи, торговый человек! – возвысил голос Хмельницкий. – Садись, Гуляй-День, поговорим.
– Можно и сесть. – Гуляй-День, оставляя грязные следы на чистых дорожках, которыми устлана была хата, под недобрым взглядом Гармаша опустился на скамью рядом с гетманом.