Переяславская рада. Том 2
Шрифт:
Казак Киевского полка Тимофей Чумак стоял посреди корчмы. Даже суетливая корчмарка замерла за прилавком, приоткрыв то ли от удивления, то ли от восторга свои вишневые полные губы. В короткий миг пролетела перед Чумаком вся его Жизнь, жизнь незадачливого оружейника-мечника. Ковал мечи для чужих воинов в цеху мечников за восемь грошей в день, а рыба карп стоила четыре с половиной гроша, щука — семь грошей, мерка пшеничной муки — пятьдесят грошей. Как прожить?
Хмель призвал бедноту и чернь биться за волю. И Чумак пристал к Хмелю. Вскоре сделался казаком Киевского полка Чумак. Раньше, бывало, лавники и радцы над ним беспрепятственно расправу чинили,
Теперь, когда Москва взяла под защиту родной край, кто осмелится ругаться над православным людом убогим? На вражью кривду народ мушкетом и саблей ответ даст. Толкуют по-всякому. Кто говорит — бедняку и дальше в бедах изнывать. Что станется в будущем — увидеть, может, и не придется. Но одно твердо, как кремень: унии не будет, польских шляхтичей и иезуитской чумы не будет, в турецкую и татарскую неволю отдавать людей православных никто не осмелится теперь.
Киев городом русским будет, как и был прежде. Сжег его два года назад Радзивилл, а город уже снова вырос, да еще краше стал. А начнут Хмель с полковниками простых людей своих, посполитых да работных, кривдить, и на них управа найдется… Сабли и мушкеты никому не нужно отдавать. Вон в русской земле как чернь припугнула бояр! К самому царю, сказывают, пошли, и царь выслушал, уступили бояре… Потому что и царь и Хмель повинны знать: без черни, без людей посполитых, оборонить край от иноземных захватчиков нельзя.
Окруженный казаками, уже сидит на лавке Чумак, попивая горелку. Кипит, пенится живая беседа. Хоть крепка оковытая в «Золотом Петухе», но сегодня не берет она ни казаков, ни Чумака, который, впрочем, не очень падок до нее. Все об одном толкуют — как это будет в Киеве, когда приедут великие послы московские, как присягу приносить будут?..
…Степан Гармаш чувствовал себя неважно. После слов Чумака появилось желание выскользнуть неприметно из корчмы. Он внимательно приглядывался к побагровевшим лицам казаков и беспокоился. Недоброе предчувствие грызло сердце. Даже пожалел, что остановился в «Золотом Петухе». Будь здесь хозяин его, Онисим Солонина, тот сразу бы утихомирил казачню.
Гармаш подумал: «Лучше бы сквозь вьюгу пробиваться в Киев. Зря послушал своего возчика».
У Гармаша даже дыхание перехватило, когда к нему подошел казак в синем кунтуше. У казака из-под высокой сивой смушковой шапки свисал оселедец, закрывая половину лица.
— Ты кто? Поп? — спросил казак грозно.
— Нет, казак, не поп, — мирно ответил Гармаш.
— А почему корчмарка тебе руку целовала? А может, ты иезуит? — Казак перегнулся через стол, заглядывая Гармашу в глаза.
Катря выскочила из-за перегородки. Смело толкнула казака в грудь.
— А ну, Трохим, садись на свое место. Чего к пану Гармашу прицепился?
— А где ж его гармата [4] , Катерина? — спросил казак, и громкий хохот заглушил его слова. — А ежели он пан, то нехай за Вислу топает, туда все паны подались…
Гармаш онемел. Но казак не успокаивался:
— Гармаш, а без гарматы… Выходит, пропил, а раз пропил оружие, то должен быть, по универсалу гетмана Богдана Хмельницкого, казнен смертью. Понимаешь, Катерина?
— Да отцепись от достойного человека! Ты бы на себя в зеркало поглядел… Красавец какой!.. Иди, говорю, дай человеку поесть.
4
Гармата —
— А я знаю, что ты меня любишь! Знаю! — казак засмеялся. — Ты только скажи мне, Катерина, что он за гармаш. ежели не при гармате?
Казак снова наклонился над Гармашом, но в эту минуту в корчму из задней каморки пошел сотник Цыбенко и, раздвигая куликами любопытных, столпившихся вокруг стола, за которым сидел Гармаш, заорал:
— А ну, казаки, по местам!
— А ты кто будешь, что гетманствовать вздумал в «Золотом Петухе»? — Трохим решительно обернулся к Цыбенку, положив руку на саблю.
— Я сотник гетманской канцелярии Цыбенко! Может, слыхал?
Шум затих, и Трохим нерешительно отступил от сотника.
Гармаш, точно спасенный из проруба, потянулся руками к Цыбенку. А тот уже стоял возле него и, кланяясь, говорил:
— Имею честь, пан Гармаш, пригласить вас от имени негоцианта, которого сопровождаю по поручению генерального писаря. Он изволит ожидать вас в светлице.
А через минуту Гармаш уже сидел в задней каморке, за перегородкой. Через дубовую дверь едва проникал сюда гомон из корчмы. Там сотник Цыбенко, освободившись наконец от подопечного негоцианта, поставил казакам, чтобы обиды не было, два ока [5] горелки.
5
Око — мера жидкости, примерно 1–1,5 л.
На столе посреди каморки поблескивали свечи в подсвечниках. В стеклянных кубках темнело вино. Гостеприимный негоциант угощал Гармаша, накладывал на тарелку жареной рыбы, добавлял миндальной подливы.
— Считаю за великую честь с вами познакомиться. Если бы не этот дерзкий казак, я так и не узнал бы, что уважаемый пан Гармаш здесь. А у меня к пану важное дело. Но мы еще об этом поговорим. Как только услышал шум в корчме и ваше имя, тотчас послал сотника к вам на выручку. Теперь понимаю, почему генеральный писарь предусмотрительно предложил мне охрану. Чернь ваша весьма распустилась… Здоровье пана!
Гармаш только глазом косил. Но любил он говорливых шляхтичей. Поэтому только слушал, попивая вино мелкими глотками. Если бы не Цыбенко, которого знал уже не первый год, возможно, еще подумал бы, несмотря на всю опасность пребывания среди опьяневших казаков, принять ему приглашение незнакомого шляхтича или нет. Но если шляхтича сопровождает сотник из свиты генерального писаря, значит, он птица важная. Однако Гармаш решил пока только слушать.
Есть не хотелось. Пьяный казак отбил охоту к еде и питью. Кто знает, что он мог натворить. Теперь голытьба на все способна. И снова горестно подумал Гармаш: «Напрасно Хмель дерзкой черни мирволит… Для достойных люден от этого одно беспокойство».
Спаситель Гармаша, шляхтич Иероним Ястрембский, назвавший себя, согласно негоциантской грамоте, Якобом Роккартом, словно отгадав то, что заботило Гармаша, приглушив голос, говорил:
— Ни в одной стране чернь не посмеет так дерзко обходиться с благородным господином. Это, прошу вас, милостивый пан, все от вашего пана гетмана пошло. Как бы и ему это не откликнулось…
Зловещие огоньки блеснули в глазах Ястрембского.
Гармаш промолчал. Пес его знает, куда клонит? А может, это дозорец Лаврина Капусты? Гармаш предусмотрительно спросил: