Переяславская рада. Том 2
Шрифт:
18
По случаю прибытия высокого гостя, канцлера Речи Посполитой Лещинского, коронный гетман Станислав Потоцкий справлял в своей резиденции, в Подгорцах, шумный пир.
Со всей округи съезжалась в Подгорцы приглашенная шляхта. Еще с полудня, когда латники отворили ворота перед первою каретой — подсудка брацлавского Кароля Бурчала, который прибыл вместе со своею супругой, пани Франческой, — ворот уже не закрывали.
Прибыли староста каменецкий Петр Потоцкий с дочерью, капеллан коронного войска преподобный Сигизмунд Мрозовецкий, сын покойного князя Вишневецкого Михайло
Еще накануне вечером прибыл в Подгорцы генерал Корф, присланный литовским коронным гетманом паном Радаивиллом.
А перед самым пиршеством явился каштелян королевского войска Збигнев Лопатинский.
Кроме названных вельможных панов, съехалось множество менее родовитой шляхты, соседи, региментарн коронного войска, как раз об эту пору отдыхавшие в своих усадьбах, пользуясь временным затишьем.
На площади перед гетманским палацем тесно стало от карет, возков, крытых саней, верховых лошадей.
Суетились слуги, перекликались доезжачие и стремянные, ржали лошади. То в одном, то в другом конце двора раздавались крики, возгласы приветствия, смех.
— Пану подсудку мое почтение!
— Вельможному пану региментарю низкий поклон!
— Падам до ножек пани Франчески!
— Ты еще жив, пан комиссар? Як бога кохам, мыслил — ты уже на небе!
— Пока Хмеля не посажу на кол, жить буду! — хвастливо прокричал пан коронный комиссар, седобородый восьмидесятилетний Доминик Калитинский, отвечая подсудку брацлавскому Каролю Бурчаку.
— Вот рыцарский ответ, як бога кохам! Виват пану коронному комиссару! — выкрикпул стражник Понятовский, а панн стражникова захлопала в ладоши.
Седоусые полковники, сбрасывая на руки слугам меховые плащи, легко, как юноши, взбегали по устланной персидскими коврами лестнице, по обеим сторонам которой на мраморных стенах сияли карсельские лампы и стояли в две шеренги латники из собственного полка коронного гетмана, с алебардами, и блестящих латах.
Пани и паненки в пышных платьях, с низко оголенными плечами проворно перебирали ножками, обутыми в шитые золотом или серебром туфельки, по широким ступеням.
Учтивые кавалеры ловко подхватывали длинные шлейфы дам и с благоговейным почтением несли их за ними.
Из обширного зала лилась веселая музыка, и пани и паненки уже пританцовывали, еще подымаясь но лестнице.
На минуту затих смех и замолкли веселые возгласы.
Панство молча расступилось, почтительно склоняя головы. Это поднималась, поддерживаемая под локоть хозяйкой, пани гетмановой Ярославой, княгиня Гризельда Вишневецкая. Черное платье и черные перчатки по локоть, бледное, меловое лицо и потупленный взор — все подчеркивало великую скорбь ее по покойному князю.
Позади нее шагал во французском наряде, в коротких синих бархатных штанах с черными бантами на коленях, подрагивая тонкими икрами, сын князя — Михайло. Из-под пышного белого парика выглядывало маленькое, испуганное личико недоросля.
Старые шляхтичи только головами качали: мол, в неверные руки перешли сокровища покойного князя…
Неприметно,
Все общество видело, как пани гетманова обняла и расцеловала вдову. Даже коронный комиссар прослезился.
Пока гости развлекались музыкой, легким, игристым медком, который разносили ливрейные слуги на серебряных подносах в высоких венецианских бокалах, пока шла живая беседа между панами и пани, пока создавались различные кружки и партии, пока смешил всех своими остротами пан стражник Понятовский, а пани стражникова, белокурая красавица Эвелина, красовалась в своем платье, за которое пан Понятовский заплатил лучшему парижскому портному три тысячи злотых, то есть пять тысяч ливров («Да вы поглядите — это златошитый шелк, выделанный в далекой Индии…»), и пока пан региментарь Замойский повествовал, как он под Берестечком самолично взял в плен целую сотню казаков-схизматов и чуть не зарубил самого Хмельницкого, а пани Мочульская в другом конце роскошного зала рассказывала, как одеваются дамы во Флоренции, откуда она недавно возвратилась со своим мужем, королевским послом, — в это время хозяин дворца коронный гетман Станислав Потоцкий, великий канцлер Лещинский, генерал Корф, староста каменецкий Петр Потоцкий, польный гетман Калиновский, коронный маршалок Тикоцинский и капеллан Сигизмунд Мрозовецкий держали совет, который начался около полудня и непредвиденно затянулся так, что поставил под угрозу своевременное начало пиршества.
А пан коронный гетман, чья любезность и обходительность были образцом для всей шляхты королевства, не мог допустить такого неслыханного случая.
Уже несколько раз подходила к дверям гетманского кабинета пани Ярослава, но стоявший при дверях капитан Охаб только руками разводил на ее вопрос, когда же военные мужи закончат свою беседу.
В кабинете коронного гетмана, несмотря на шесть пятисвечников, пылавших ровными огоньками на столе, вокруг которого сидели великие региментари и канцлер, было темно от табачного дыма.
Рулоны карт, кипы пергаментных списков, небрежно разбросанные гусиные перья, чернильницы на серебряных подставках свидетельствовали о том, что здесь происходила не обычная беседа, ибо что за удовольствие для высокородного панства, если не видно на столе медведиков со спотыкачом, длинногорлых синего стекла бутылок бургундского, жаренного в миндальной подливе бараньего желудка?!
Что за беседа, если не слышно за столом смеха и шуток, если не звенят от криков оконные стекла и не слышно звона серебряных шпор маршалка Тикоцинского, который при каждой удачной остроте польного гетмана Калиновского пристукивал бы каблуками и заливался смехом, от которого гасли свечи?!
Секретную беседу вел коронный канцлер Лещинский:
— Мыслю, панове, что совещание наше увенчает успех. Движение войска, предложенное паном коронным гетманом, не вызвало здесь, как я вижу, никаких возражений. Его милость король держится того же мнения, что и коронный гетман. Не ожидая наступления московитов на наши литовские земли, мы примем все меры, чтобы как можно глубже ввести наши войска на юг. В этом наступлении, панове, чернь не щадить, но что касается казацкой старшины, мы должны на некоторое время проявить известную терпимость.