Пережитое
Шрифт:
С ужасом я скоро почувствовал, что ноги лошади не достают больше каменистого дна - она поплыла. Я делал все доступное в моих силах, чтобы голова лошади была направлена вверх по течению, но вода уже залила седло. Криками и ударами я подбодрял лошадь, слышал среди шума воды, как сзади меня кричал Мурашко. Это был жуткий момент. Но, видно, наш час еще не пришел! После долгого барахтанья в воде и напряженных усилий лошади - я чувствовал ногами, как напрягалось все тело лошади - передние ноги лошади коснулись дна. Мы были спасены! Но мы были мокры до последней нитки. К счастью, день был жаркий, солнечный. Здесь же, на речных камнях, мы разделись до нага и расстелили на горячем берегу белье для просушки. Часа через два к нам присоединился
Реки и речки, густой кустарник, через который трудно продраться и ветви которого хлещут по лицу, болота, тянущиеся по несколько верст, причем кажется, что бредешь по какому-то бесконечному озеру. Выжженные леса, камни, ущелья, скалы. Всего неприятнее были кочки! Огромные пространства покрыты высокими кочками, по которым лошадь перебирается, как слон в цирке по бочкам - это очень опасный путь, потому что, сорвавшись, лошадь может сломать себе ногу. Сколько раз мы падали - иногда прямо в воду, сколько раз ударялись в густом лесу коленами о деревья - физиономии наши распухли от комаров и ветвей, через которые приходилось продираться и которые немилосердно хлестали нас.
Но никогда за всю дорогу мы не падали духом. Это путешествие было так интересно! Какие чудесные картины мы видели: то это были небольшие горные перевалы и живописные ущелья, то необозримые поля, покрытые густыми кустами пахучего багульника, то нависшие над головами скалы, поросшие желтым, рыжим, красным мхом.
Лес по преимуществу состоял из лиственницы - этого универсального сибирского дерева, которое так чудесно горит, попадались группы высоких тополей в лощинах, осина, на горных кряжах - карликовые кедры с созревающими шишками, из которых мы выколупливали орехи, изредка встречалась и береза. Осень приближалась с каждым днем - и раскраска деревьев становилась всё ярче: лес из зеленого становился пестрым - желтым, красным, малиновым, золотым.
Меня спросят: а как же вы питались? На это я отвечу, что никогда в жизни не было у меня такого изысканного стола, как за этот месяц путешествия по тайге. Для охотника это был настоящий рай! Куропатки, рябчики, утки, тетерева-глухари... И всё это в неограниченных количествах.
Утками мы пренебрегали (их трудно потом доставать из воды), куропаток презирали (их было слишком много и они скоро надоели - да и глупая птица: слишком маленькая!), на рябчиков не хотелось тратить много времени, потому что они очень ловко прятались - прижмется неподвижно к сучку, смотришь на него и не видишь. А главной нашей пищей были тетерева-глухари, которые в России считаются редкой, почти заповедной птицей и которую там можно найти лишь в северных лесах.
Здесь же ее было сколько угодно! Наше путешествие продолжалось от середины августа до середины сентября. В это время уже поднимаются на крыльях глухариные выводки - и молодые глухари были теперь размерами с молодого индюка. Мясо их - необыкновенной нежности и сочности, а главное - добыть молодого глухаря ничего не стоит. Они в это время держатся еще выводками по 5-6-8 штук. Испуганный лошадью выводок со страшным шумом поднимается, но летит недалеко и рассаживается по невысоким деревьям, четко вырисовываясь темными и тяжелыми силуэтами на небе. Выстрелишь в одного, свалишь с дерева, остальные перелетают немного подальше и опять рассаживаются по деревьям и ждут второго выстрела. Так мне удавалось убивать до трех из одного выводка - одного глухаря за другим. Птица глупая, неопытная. Добывать птицу для пропитания лежало на моей обязанности - ружье у меня было хорошее. Несколько раз я убивал глухарей даже с седла. Добычу мы ели всегда вареной - вареная кухня проще; жареные глухари были бы гораздо вкуснее.
Однажды во время охоты я понял, какими глухими местами мы шли. Немного в стороне от нас поднялся выводок. Я, не торопясь, слез с лошади,
Сколько времени шел и сколько прошел, не помню - в охотничьем азарте этого не замечаешь. Решил повернуть обратно. Кричу, никто не отвечает. Выстрелил два раза подряд - молчание. Стараюсь припомнить пройденные места - не узнаю. Где-то здесь, в пылу преследования, я сбросил свою куртку - не могу ее найти. Ищу своих убитых глухарей, которых нарочно подвесил повыше, чтобы найти - что за чудеса, нет и их! Кругом мертвая тишина. Признаться, я испугался!
Сел на кочку, стараюсь успокоиться, придти в себя. В висках стучит кровь, в глазах плывут красные круги. Напрягаю всю волю, стараюсь припомнить, где было солнце, как падали тени, присматриваюсь, с какой стороны на деревьях растет мох. Медленно иду по раз принятому направлению. Проходят десять минут, пятнадцать, полчаса. Время от времени стреляю из ружья - каждый раз два выстрела подряд: сигнал тревоги. И, наконец, далеко, далеко слышу ответный выстрел. А через десять минут - и крики. Они тоже за меня испугались. В азарте преследования я прошел, вероятно, несколько верст - и только теперь понял, как это было опасно. Потерять направление (о какой дороге тут могла быть речь?) было очень легко - а отбиться от товарищей в сибирской тайге означает верную смерть. Таких вещей я больше не повторял.
Очень часто наш путь пересекали медвежьи следы - некоторые из них были совсем свежие. Немало среди них было довольно-таки серьезного размера. Но ни одного медведя мы за всю дорогу не встретили. Наш старик-проводник был человек опытный. К каждой из наших семи лошадей он подвязал по большому колокольчику, а к своей лошади - настоящий колокол; таких размеров, что мы над ним смеялись.
И когда наш караван был в пути, по лесу стоял настоящий трезвон. Оказывается, эти меры были им приняты специально против медведей предупреждать их о нашем приближении. Заслышав издали этот трезвон, медведи убегали. Сами они на людей здесь никогда не бросаются, если не бывают ранены. Якуты медведей боятся и очень их уважают. Зовут их не иначе, как "дедушка" или "хозяин" ("эгэ", "тойон" - по-якутски). Если якут встретит в лесу медведя, он обращается к нему с вежливой речью.
– "Хозяин, хозяин - мы тебе никакого зла не хотим. Мы тебя очень уважаем - иди своей дорогой, а мы пойдем своей"...
При этом якут низко кланяется, но не убегает, так как бегство может навести медведя-хозяина на вредные мысли. Обычно медведь в таких случаях поворачивает обратно, но иногда не сразу: он поднимается на задние лапы и, стоя на них, покачивается во время речи якута из стороны в сторону, потом медленно поворачивается и, не спеша, уходит. Но наш Менелай, очевидно, в силу трезвона колоколов и колокольчиков верил больше, чем в свое красноречие и предпочитал непосредственных встреч с "хозяином" избегать. Вот почему мы ни разу медведей не видели, хотя часто их следы встречали.
Иногда в пути мы видели остатки дорог, выложенных сгнившей "гатью". "Гать" - это уложенные рядом небольшие бревна или деревья - обычный в старину способ мощения дорог в болотистых местах: в древней Москве первые мостовые были из гати. Я понял, что это и были остатки того знаменитого Охотско-Якутского тракта, который когда-то был проложен здесь Российско-Американской Компанией. Гать давно уже сгнила и заросла травой и деревьями, но. всё еще напоминала о славном прошлом... Удивили меня и Мурашку снежные - или вернее, ледяные поля, которые мы встретили в долинах некоторых рек, - оказывается, то был вечный лед, он не таял и летом. Север давал себя знать.