Пернатый оберег
Шрифт:
Распрощавшись с благодарившими его Дуней и Ириной Степановной, Глеб погнал машину в сторону Малинской. Он очень спешил и ловко встроился в жестяной поток иномарок и грузовиков, мчавшийся, гремя, дымя и ветер поднимая, к столице. Хвойно-лиственные лапы деревьев уже не тянулись умоляюще к шоссе с тщетной мольбой остановить буйный набег цивилизации на природу. Нет, ветки, как огромные метлы и веники, качались, словно выметая автомобилистов с их жестяными конями вон с лона природы. И не только березовые рощи, но и сосновые леса и перелески напрямую говорили своим зеленым языком:
— Проваливайте отсюда, придурки, со своими импортными тарахтелками! Ни дна вам, ни покрышки! Понавоняли тут!
Черный ворон с обгорелого в позапозапрошлогоднем пожаре дерева грозно прикаркнул на лесных экстремистов, устроивших несанкционированный митинг. Однако леса и лесонасаждения
— Уж и не знаем, что хуже — ужас без конца от вида безбашенной пьяни, разводящей костры посреди сухостоя, вышестоящего жулья, гонящего нас кругляками на импорт через все границы, или выше сидящих обалдуев, ничего не видящих, не дышащих и не соображающих, зато много говорящих, и все не по делу, или ужасный конец в страшном пожарище в результате их объединенных усилий.
Что им ответил ворон и вразумил ли он потенциальных смертников, Глеб не услышал и не узнал, потому что — вот оно уже, дачное поселение Малинская! Шины шуршат по гладкому асфальту улицы Красных Партизан, а сердце замирает:
— Скоро-скоро я увижу ее, буду глядеть-глядеть на ее прекрасное лицо и не смогу наглядеться… Не зря любимую называют ненаглядной!
Глеб проехал по растрескавшемуся асфальту Октябрьской улицы, свернул на испещренную ямами и колдобинами Пролетарскую и на Советской улице, опять-таки гладко асфальтированной, позвонил стражу никандровских ворот подполковнику запаса Космических войск Сергею Кузьмичу Воробьеву — предупредил, что подъезжает. Грандиозные ворота раздвинулись перед его машиной с тихим благородным жужжанием, и Глеб въехал на территорию поместья, почти не снижая скорости. Отсалютовав стражу ворот рукой в благодарность за оказанную любезность, Панов повел машину по идеально гладкому асфальту аллеи к особняку, но не успел проехать и пятисот метров, как увидел встречную машину начальника охраны поместья. Новиков еще издали семафорил рукой, призывая новоприбывшего остановиться. Глеб притормозил и вышел из машины навстречу шефу охранников, уже резво выскочившему на дорогу.
«Наверное, не терпится сообщить мне какую-нибудь новость», — догадался Глеб.
И не ошибся, хотя Олег Валерьевич, напротив, сначала начал расспрашивать его о здоровье, нормально ли доехал, как да что.
— Доехал нормально, все в порядке, о результатах поездки я пока доложил по телефону Курсакову в общих словах, надеюсь, ты уже в курсе, подробности, он сказал, обсудим на совещании.
— Да-да, Курсаков мне говорил, — подтвердил свою осведомленность Новиков и, взяв Глеба под руку, свел его с асфальтированной дороги на уютную, почти патриархальную лесную тропинку, вьющуюся под соснами вдоль внутриусадебной автомагистрали. — Тут будет безопаснее, — пояснил он несколько удивленному такой предосторожностью Глебу. — Одно дело грохнуться головой об асфальт, а другое — шлепнуться на мягкую землю. Последствия-то разные!
— Не собираюсь я шлепаться ни тут, ни там, — неуверенно возразил Глеб, потому что сердце-вещун подсказывало ему: начальник охраны завел такой разговор не зря.
— Духанский тоже не собирался, — зловещим тоном подтвердил его неприятные предчувствия Олег Валерьевич. — А теперь у него шишка на лбу с кулак, растяжение связок и подозрение на сотрясение мозга. А ведь я всех предупреждал, и его тоже: не связывайтесь с Юлькой, держитесь от нее подальше. Так нет же! Мы тут в беседке — я, Курсаков, Горюнов и Духанский — как раз обсуждали твой звонок в связи с новыми обстоятельствами по делу Никиты. А наша Юлечка со своими Уся-Русями все прогуливалась поблизости, как привязанная, а потом вдруг подходит к беседке и этим своим мерзким тоном заявляет: «Одни здесь разговоры разговаривают, вместе того чтобы ловить убийц Никиты, а других вообще носит неизвестно где…» Ну и все поняли: это она злится, что не видит тебя уже третьи сутки, раскипятилась от своей ненормальной ревности и на нас зло сорвала. Мы промолчали… Как говорится, не тронь, гм, его, оно и так воняет. А Духанского за язык потянуло, вздумал и над тобой, и над Юлькой подшутить. И со смешочком ей отвечает: «Мы как раз совещание закончили и сейчас поедем убийц ловить, а Панов и подавно уже давно при делах: он который день Дуню Артюнянц разрабатывает, никак не может от нее оторваться». Нет, ты представляешь?! Нашел на ком свой юмор оттачивать! Юлька на него своими глазищами как зыркнет! Духанский хоть и не блещет интеллектом, но тут сразу понял: дело плохо, нужно ноги от греха уносить. Попрощался и пошел. Только вышел на выложенную
— Щербатинка там, наверное, какая-нибудь, плитка, может, искрошилась, вот и споткнулся, — упавшим голосом предположил Глеб.
— Сам понимаешь, что говоришь чушь, — пожал плечами Новиков. — На площадке поверхность гладкая и ровная, ровнее не бывает. Я хоть это и так знал, еще раз проверил — там и муха не споткнется! Вот я и подумал: если она Духанского так за невинную шутку, то тебе за Дуню и вовсе не поздоровится! Юлька ведь после шуточки Духанского совсем слетела с катушек. Как заорет: «Приведите лошадь! Я поеду в лес!» Я ей говорю: «Подождите, я подготовлю охрану. Хозяин вам запретил выезжать в лес вообще, а уж без охраны — это самоубийство!» А охранник уже бежит, ведет ей лошадь. Я ему: «Ты что?! Не слышал, что я говорил?» А он: «Боюсь, не приведу — уволят ведь к чертовой матери!» И действительно, испугаешься! Вон даже конь — обычно к Юльке тянется, ластится, а тут тоже перепугался: храпит, глазами косо водит. Вскочила эта чертовка на коня и помчалась к воротам. Я звоню Кузьмичу: «Юльку не выпускать!» А он: «Не выпущу — она ж меня потом сожрет! Будет визжать, пока хозяин меня не уволит!» А я ему: «Если ее подстрелят в лесу, как Никиту, нам хозяин что сделает? Запрись в караулке и не откликайся. Я скажу, что срочно отправил тебя по важному делу». Ну он потом позвонил и доложил: Юлька повизжала перед запертыми воротами, погрозилась всех уволить, а потом помчалась галопам по беговой дорожке вдоль периметра.
— Что-то у меня на душе тоже как-то… Кошки, что ли, скребут, — пожаловался Глеб. — Давай пройдемся немножко. Воздух тут, под соснами, чудесный, походим, подышим, может, мне полегчает.
Не прошли и десяти метров, как Панов споткнулся и чуть не грохнулся на землю. Спасибо, Новиков его поддержал.
— Корень под ноги попал, — оправдывался Глеб.
— Не под ноги! Под ногами у тебя ровнехонькая тропинка, а вот головой ты действительно целил прямо вот в этот здоровенный корень. Хорошо, что я был настороже и успел тебя подхватить! А то бы фингал на лбу у тебя был поздоровее, чем у Духанского! И так Юлька приземлила тебя на расстоянии! А что она с тобой может сделать, когда вы встретитесь?!
И как накликал! Позади раздался бешеный конский топот — это Юлия мчалась по тропинке на своем скакуне. Взбешенная амазонка чуть их не сшибла, оба приятеля едва успели шарахнуться в сторону. Но проскакав еще метров двести, Юлия вдруг резко осадила коня у резной скамейки, поставленной для отдохновения гуляющих, соскочила с седла и, бросив лошадь непривязанной, уселась на скамейку, разумеется, не замечая только что ею чуть не затоптанных.
— Вот дрянь, — понизив голос, почти прошептал Новиков. — Бросила лошадь, а потом бегай за ней, ищи по всей усадьбе, — и уже громко оповестил: — Я, пожалуй, побегу, подержу лошадку, — и потрусил вслед за уходящим под сень сосен скакуном.
«Струсил, побоялся попасть Юлии под горячую руку, — понял Глеб. — Вот ведь парадокс: Олег — бывший боевой офицер, под огнем неприятеля труса не праздновал, а тут сбежал от девчонки, как заяц. Но что самому-то делать? Не подойти к Юлии, не поздороваться — это как самому расписаться в трусости. Да и просто по-человечески невежливо».
И Глеб смело направился к грозной экстрасенске, правда, ступал осторожно, внимательно глядя себе под ноги. Случись что, поддержать уже будет некому… Но до скамейки и Юлии, на ней сидящей, он добрался благополучно. Подойдя поближе, Глеб кашлянул в кулак, чтобы привлечь внимание отвернувшейся от него красавицы, и вежливо поздоровался. Юлия на его приветствие не ответила и даже не повернула в его сторону голову, только еще выше вздернула гордый подбородок. Потоптавшись и пробормотав что-то нескладное, Глеб уже повернулся, чтобы вернуться к своей машине, но вдруг услышал за спиной:
— Как несправедливо говорят: шкодлив, как кошка, труслив, как заяц. Наговаривают на добрых животных. Вот некоторые люди действительно шкодливы и трусливы. Совершат неблаговидный поступок — и сразу бежать.
Конечно, услышать такое в свой адрес обидно, но Глеб, напротив, сразу воспрянул духом: раз Юлия с ним заговорила, значит, есть возможность оправдаться. Он вернулся и даже осмелился присесть на край скамейки. Юлия тут же демонстративно отодвинулась от него на другой край.
— Простите, но я не совершал никаких неблаговидных поступков! Все это время я, буквально не смыкая глаз, вел оперативную работу по расследованию убийства вашего брата Никиты и похищения Дэна.