Пернатый оберег
Шрифт:
Действительно, шестисоточник проснулся и опасливо придвинул сумку к себе. «Деловой» выругался от досады, поднялся и пошел в следующий вагон — искать фраера повиктимней. Глеб, который уже приготовился задержать ворюгу на месте преступления с вещдоком — кошельком сонливого садовода, вздохнул с облегчением. Идти за ним по вагонам он не собирался. Одно дело, если преступление происходит на его главах, тут уж ретивое не выдержит. А формально — это не УГРО территория. Тут полиция работает. Теперь все обязанности, территории и функции строго распределены между разными правоохранительными ведомствами. Так что лезть с угрозыскной физиономией в транспортной полиции ряд строго запрещено. И помогать условно-досрочнику снова усесться на государственные хлеба Глеб не собирался.
Раздумья Глеба о вине жертв преступлений в своих несчастьях прервало появление молодой женщины в темном одеянии, похожей на монашку. Может, это была и не монашка, но и строгое одеяние, и возвышенно-отрешенное выражение лица обличало в ней женщину божественную. Продавать она ничего не собиралась, напротив, хотела подавать людям надежду, поэтому запела чистым-пречистым, хрустальным, прямо-таки ангельским голосом:
— Проснись, душа беспечныя! Не лей невинных слез! И от мучений вечныя спасет тебя Христос!
«Эх, — мысленно, но тяжело вздохнул Глеб. — Кто она им? Не жена, не любовница — тем, кто освоил Парнас. Вот оттого ей судьба непрестижная: петь в электричке для нас. А ведь могла б этим голосом ангельским под ярким светом софитов больших вместе иль рядом хотя бы и с Басковым петь, посрамляя звездулек иных!»
Глеб так расчувствовался, что незаметно для себя стал думать стихами. Но сожаления в его душе сочетались с упованием.
«Зато несет эта ангельская вагонная певица в пассажирские массы идеи благородные, пытается совесть пробудить даже в закоренелых в злодействах сердцах! На кого-то ее призыв к добру и милосердию подействует, призадумается о жизни своей… М-да… А от других — как от стенки горох! Они увещевания святых апостолов и самого Христа пропускают мимо ушей. А уж уговоры простой монашки, пусть и с чудесным ангельским голосом, для них вообще звук пустой! И много их, таких тугоухих… Идет война антинародная, криминальная война! И ни ангельским голосом, ни телеувещеваниями ее не остановить! Если даже таких хозяев жизни, как Никита, Изяслав и Дэн Никандровы и господин Табунов, запросто отправляют на тот свет, кто вообще может чувствовать себя в безопасности?!»
Предаваясь такой меланхолии, Глеб доехал до Москвы, а потом и до своей общаги. Что-то совсем грустно ему стало: жизнь не радует. Вот и Юлия его позабыла. Наверное, увлеклась молодым южноамериканским гринписовцем. Вместе борются за сохранение популяции каких-нибудь опоссумов. С горя решил позвонить Новикову: может, хоть мачехе в связи с трагической кончиной Дэна Юлия по телефону выразила свое соболезнование. Новиков плохое настроение Глеба сразу заметил:
— Что загрустил, казак, голову повесил? Аль мало красных девиц вокруг шастает? Аль зарплату тебе никак не повысят? Аль на майорское звание представления не подают? Не сомневайся! Будешь ты полицай-майором!
Даже обругать его за подковырку не было настроения…
— Чему радоваться? От Юлии никаких вестей. Могла бы хоть из вежливости позвонить, справиться о здоровье, что ли… Мне же номер ее южноамериканского телефона не известен. Всё ваша служба безопасности позасекретила: и что надо, и что не надо.
— Засекретили только из сочувствия тебе. Знаешь, в какую сумму туда роуминг обойдется? Ты не только комнату в коммуналке себе после своих любовных звонков не купишь, на коврик у дверей денег не останется! А Юлия тебя не забыла, даже через свою ненависть ко мне переступила — спрашивала у меня, как до тебя дозвониться. Но я ответил, что ты в дальней командировке,
— Да ты!.. — возмутился Глеб. — Да я тебя!..
— Погоди, не ори! Скажи мне сначала: хочешь ли ты организовывать похоронный ритуал на собачье-кошачье-птичьем и прочих братьев и сестер наших меньших кладбище ЗАО «Общее благоденствие»?
— Я что, похоронных дел специалист? — изумился Глеб. — Собак, кошек и прочих добрых тварей я люблю, но заниматься их похоронами не собираюсь.
— А работу собачье-кошачьего санатория для ВИП-друзей человека курировать собираешься?
— Ты мне зубы не заговаривай! Почему не сказал Юлии, что я уже вернулся из командировки, и не сообщил ей номер моего телефона? Зачем девушку обманывал?
— Тебя я от нее спасал! Потому что Юлечка искала тебя, чтобы препоручить твоим заботам все предприятия ЗАО «Общее благоденствие», за исключением бутика сверхмодной молодежной одежды. А я бы его как раз курировать не отказался: там в женском отделе и продавщицы, и посетительницы очень даже… Но ты туда не вздумай и соваться — выйдешь обратно уже на костылях. Кстати, ты костыли-то себе уже закупил? Юлечка скоро из Южной Америки возвращается, так что запасайся медицинским инвентарем заранее. И комнату в коммуналке поскорее покупай! А то навестит тебя твоя любимая в общаге и встретит в коридоре какую-нибудь девушку. Может, и не твоя гостья это была, а к соседу приходила. Только, боюсь, Юлечку тебе придется долго разуверять и уверять в этом, причем стоя на одной ноге…
— Не так нежное общение с Юлечкой будет страшно, как ты его малюешь! Я сразу объясню милой-дорогой, что при всей моей огромной любви к ней и к братьям-сестрам нашим меньшим я никак не смогу курировать санаторно-ритуальные предприятия ЗАО «Общее благоденствие», потому что чуть ли не круглосуточно занят на службе.
— Но ты же знаешь, какой работой, по мнению прогрессивно-консервативно-либеральной общественности, занимаются правоохранительные органы, — ехидно усмехнулся Новиков. — Они вымогают взятки и крышуют палатки, а в промежутках между вымоганием и крышеванием разгоняют митинги, шествия и собрания. И Юлия это общее мнение разделяет, никчемной малоденежную службу в полиции считает, поэтому работать в ЗАО «Общее благоденствие» тебя заставляет. Но совет мой тебя спасает: с Горюновым помирись и совладельцем охранно-сыскного агентства «Следопыт» становись. Коммерческие предприятия и символические с нашими братьями-сестрами меньшими объятия — только это стоящие занятия, так Юлия считает. Но только тот, у кого голова варит, это понимает.
— С чего ты вдруг заговорил в рифму? — удивился Глеб.
— Нелли Григорьевна мне сказала, что в мужчинах поэзии мало. Вот я и хочу ее вкусам соответствовать: в рифму ее и тебя заодно приветствовать. Вообще все влюбленные — немного поэты: голов у них нет, кочаны капусты на шеи надеты.
— Это ты только у себя заметил, — уточнил Глеб.
— Как сказать! Когда тебя опять уговорили поехать вне очереди в опасную боевую командировку под патриотическим лозунгом «Кто, если не мы?!» — Горюнов, например, так выразился: «Был Глеб идеалистом, идеалистом ему суждено остаться. Прагматикам на его горбу очень удобно кататься».
— В защиту прагматиков могу сказать Горюнову только одно: чья бы корова мычала! Но раз и он зарифмовал, делаю вывод: Горюныч тоже влюбился!
— Не влюбился, а давно уже влюблен, — поправил Глеба Новиков. — Влюблен в солидные доходы своего агентства, которые ты по своей идеалистической дури не хочешь с ним разделить!
— Тьфу на тебя! — прервал Глеб бесперспективный спор.
Обдумав их разговор, Глеб признал, что в совете Новикова — поскорей приобретать комнату в коммуналке до возвращения Юлии из Южной Америки — есть резон. С трудом выкроив свободное время, он отправился к своему случайному знакомому — риелтору, чью рекламную бумажку заботливо сохранил со времени их встречи в электричке. Риелтор встретил его приветливо, как и следует встречать клиентов, а когда Глеб напомнил ему об обстоятельствах их знакомства, расцвел любезной, но чуточку смущенной улыбкой: