Перо Демиурга, Том II
Шрифт:
Если архитектор этого места жив, я отрежу ему башку!
Рыча под нос, я тащу Волчка на этаж ниже. Взвалив его на плечи, несусь по коридору. Досюда даже сквозняк добивает. Выход определённо уже рядом.
Нет. Не уйдём. Нас расстреляют, если не задержать погоню.
— Я отвлеку их, тащи Руса! Я вас догоню, — командую и оборачиваюсь к Маджестро.
Тот бежит чуть позади, прикрывая нас звуковым барьером.
По крайней мере, должен был.
Оборачиваюсь… и не нахожу его. Барда нет ни сзади,
— Какого хрена ты задумал?! — ору я во всю глотку и кладу Волчка у стены, а сам несусь к нему, врубая Заячий бег.
По лестнице первым слетает Аттила. За ним по пятам Шило и Арктур. Через миг Ориспира и Наддакс.
Маджестро смотрит на меня и улыбается, чуть склонив голову набок.
Я вытягиваюсь в движении, выбрасывая каждую каплю энергии в скорость. Хрустят кости. Трещат сухожилия. Никогда не бегал столь быстро.
Очередной спазм бросает меня наземь. Ноги деревенеют, отказываясь подчиняться. Я скребу пальцами по камням, обдирая ногти, и упрямо ползу вперёд.
В глазах барда сквозит добродушная теплота.
Топор Аттилы вздымается высоко над головой маленького музыканта. Стрела Арктура слетает с тетивы, устремлённая мне в голову.
— Мне не страшно, братишка, — произносит Маджестро и уже громче, во весь голос, кричит, — РЕКВИЕМ!
Звук наполняет тоннель, многократно отражаясь от стенок оглушающими аккордами. Ревербация накладывает одно эхо на другое. Пущенная стрела обращается древесной пылью.
Аттила в последний миг заслоняет Арктура и их сносит назад, как из пушки. Ростовой щит издаёт душераздирающий скрежет.
Волны звука раз за разом отражаются от стен, превращаясь в острейшие нити.
Наддакс случайно прикрывает собой Шило, и всё тело волшебника покрывается частой сеткой глубоких порезов. Прямо на глазах они расширяются и углубляются. Дроу орёт от боли, кромсаемый на куски, пытаясь что-то скастовать. Ориспира отражает часть опасных волн, но одна из них стегает её по лицу, ослепляя. Роковая красотка переходит на ультразвуковой крик.
Грохот стоит такой, что у меня из ушей брызгает кровь. Я теряю слух.
Я кричу и не слышу свой голос.
Кричу, чтобы он остановился.
Что он козёл и что так нельзя.
Что я оторву ему клюв и сломаю лютню.
Мандолину.
Чёрт.
Какая-то влага застилает глаза, и с трудом я вижу, как потоки маны в теле кенку конвертируются в чистейший звук. Вижу, но больше не улавливаю его. Пытаюсь пробиться сквозь объёмные волны музыки, ощущая, как они пластают меня не хуже мечей. По рукам и лицу бежит кровь. Между нами всего десяток метров, но мне никак не удаётся преодолеть их. Всё равно, что переть против шквалистого ветра.
С протянутой рукой я пытаюсь достать до моего друга,
Перекрытия складываются, обрубая тоннель. Каменная крошка и пыль заполняют пространство.
Меня выносит прочь взрывной волной и бьёт о стены и потолок. Что-то хрустит в моём теле, но мне плевать.
Последнее, что я слышу вновь и вновь в своей голове перед тем, как сознание меркнет, это знакомый тихий голос моего друга.
«Мне не страшно, братишка».
Интерлюдия
I wear this crown of thorns
Upon my liar's chair
Full of broken thoughts
I cannot repair
Beneath the stains of time
The feelings disappear
You are someone else
I am still right here
What have I become
My sweetest friend?
Everyone I know
Goes away in the end
And you could have it all
My empire of dirt
I will let you down
I will make you hurt[1]
Седрик Харт по прозвищу Василиск метался во сне.
Перед его глазами проплывали картины медленных похоронных процессий. Вслед за мировым трауром в каждой стране прошло прощание с миллионами погибших людей. Зрелище настолько же тягостное, насколько фальшивое, как считал Седрик. В этом жесте беспомощности со стороны государств он видел попытку вернуть себе контроль и направить эмоции толпы в нужное русло.
Ведь найти преступников правительства так и не смогли. Не смогли никого бросить на пол в зале суда и ткнуть в него пальцем: «Вот он! Этот ублюдок виноват! Тащите его на электрический стул!»
Вместо этого по телевизору крутились программы с психологической помощью и увещеваниями о важности принятия неизбежного. Помогали им в этом спикеры, коучи, гадалки, проповедники и шарлатаны всех мастей. Они купались во внимании и деньгах доверчивой паствы.
С подобающей случаю торжественностью новостные каналы освещали километровые процессии, в которых шагали родственники, держа большие фотографии убитых игроков. Бок о бок с ними двигалась национальная гвардия, неся на руках гробы. Бесконечные ряды гробов. В каждом штате, в каждом городе, городишке и деревне в одно и то же время прошло шествие в качестве прощания с невинными жертвами Коллапса.