Перо и маузер
Шрифт:
Он сделал так. Сел в поезд — это было три года назад. Проехал в лунную ночь по степи. И доехал до городка, в котором имеются склады «Хлебопродукта» и прочее, указанное выше. На главном проспекте топтались несколько безработных, а грузчики пили на базаре самогон, за полчаса пропивая дневной заработок.
Он поступил сперва на кирпичный завод. Месил на рыжей лошади глину, развозил на рыжей лошади кирпич по городку — тогда уже начинали чинить разрушенные дома. Вечерами думал о пани Зигриде.
—
Да, лошадь... Мой знакомец работает сейчас десятником на погрузке песка для химического завода. Он среди грузчиков эскадронный...
Я знаю: грузчики в этом городишке зарабатывают хорошо, и десятники не хуже. Но даже в темноте я опять вижу истрепанные штаны и латаные-перелатаные сапоги. Он это чувствует.
— Небось думаете — спился босяк? Я пью очень мало. Одно время, правда, попивал. Нет, жалованье съедает синяя лошадь...
Помните, я говорил вначале, что на главной улице есть подвальчики и в одном из них — бега механических лошадок. Так вот, оказалось, что мой рассказчик близко знаком с этим заведением.
Пятнадцать деревянных лошадок на гладком столе... Впервые он забрел в подвальчик, идя за какой-то женщиной в розовых шелковых чулках, с гибкой походкой — она очень напоминала ему пани Зигриду. Вошел и увидел... Запорожца! Та же масть. Те же правильные линии, стройные ноги. Номер одиннадцатый. Женщина в шелковых чулках села и поставила на девятую, на желтую. А он машинально сел рядом — на Запорожца.
Синяя лошадка всегда бежала резвее. И всегда желтая, а если не желтая, так фиолетовая или красная под самый конец обходила синюю. В тот вечер он играл до ночи, пока подвальчик не закрылся. Он проиграл очень много. А женщина в шелковых чулках все улыбалась ему, напоминая пани Зигриду...
И теперь каждый вечер, пока деньги в кармане, он сидит в подвальчике и делает свою роковую игру на синюю лошадь. Пропускает только вечера, когда там нет незнакомой женщины.
— Она окажется пани Зигридой, я вам ручаюсь, товарищ! Вот только синяя лошадь меня все обманывает. Приходите поглядеть. Вы увидите, Какие в нынешней жизни есть противоречия.
3
И правда, есть в жизни противоречия.
Я преодолеваю присущее многим из нас отвращение к азартным играм и к подвальчикам, которые в таких городишках ежевечерне плодят душевнобольных, самоубийц и преступников. Вечером, вернее, ночью, когда осенняя тьма уже слепляет домишки в одну безобразную, бесформенную синагогу, я выхожу на главную улицу поглядеть на роковую синюю лошадь.
Мне попадается еще довольно много прохожих.
Со мной здороваются парикмахер, газетчик в окошке
В церквах еще звонят. Каждый вечер в это время звонят нудно, как на кладбище.
Из подвальчиков воняет местным вином. А у единственного кйнощии* в желтом свете фонаря, я вижу на зеленоватом плакате кошмарное лицо и подпись: «Остров затонувших кораблей».
Я знаю, есть другая жизнь — вне этой уличной ночи. На собраниях, в клубах — другие люди. Добрый вечер всем им!
Наконец я добираюсь до подвальчика с вывеской: «Механический ипподром». Ее украшает желтый, как луна, всадник — намалевал его, без сомнения, Дубло, первый пьяница в городишке.
Я плачу за вход и спускаюсь по лестнице.
Вчерашний знакомый не видит меня. Так и есть: рядом с ним сидит стройная женщина восточного типа, но блондинка. Точно — она ставит на желтую. Желтая много раз подряд приходит перврй. Мой знакомый платит деньги шляющемуся тут же кассиру и говорит только: «Синяя!» Взгляд его не поднимается выше края стола, откуда начинается ребяческий бег деревянных лошадок. Он немного меняется в лице лишь, когда восточная женщина улыбается своему другому соседу, небритому мужчине. Видно, она знает, зачем надо улыбаться. На улыбку ей отвечают многие игроки. Красивый, гладко причесанный юноша в модном костюме. И тот, с атласной лысиной, на углу стола.
— Синяя! — еще громче восклицает мой знакомец. Он платит вперед за пять забегов, потому что чужая пани Зигрида опять улыбнулась ему.
После пятого проигранного забега лицо у него краснеет, и он сморкается в платок сомнительной чистоты. Синяя лошадь останавливается, опять не добежав до красной черты, означающей то роковое местечко в Польше, а я пробиваюсь сквозь толпу любопытных мальчишек и девчо-.нок и по заплеванной семечками лестнице поднимаюсь на улицу.
Деревянная кавалерия... Фиолетовые лошади... Атласные лысины... Бывший буденновец... Местечко в Польше... Пани Зигрида в шелковых чулках...
Ухватившись за тополь, по-прежнему воет сапожник. Он просит у прохожих десять копеек — не хватает на полбутылки. А с тополя сыплются серые листья. Так и должно быть — чем скорее они осыплются, тем лучше. Как же иначе вырастут весной новые?
Пусть осыпаются!
Через год я опять 1юпал в городишко.