Перо и маузер
Шрифт:
Снаряды соседних батарей рвались очень близко. Танк, вероятно, был недалеко и двигался не торопясь, точно нащупывая в тумане дорогу.
Петров скоро вернулся бегом.
— Танк! — вскрикнул он, запыхавшись, и показал рукой. — Танк там!
И вдруг упал с еще протянутой рукой.
— Ваня, что с тобой?!
— Ранен...
— Ваня!
— Ваня!
Он не отвечал.
Мы выстрелили в том направлении, куда показывал Ваня.
В том секторе, где был танк, все время рвались снаряды. Посыпались и наши. Но танк продолжал работать. Мы все время слышали беспокойный пульс его металлического сердца. Танк приближался медленно, обдуманно, часто останавливаясь, как бы лавируя между выстрелами. После каждого выстрела мы прислушивались — сердце-мотор все работало. Во мне росла злость от своего бессилия. Скорей, скорей!
— Янис, давай же снаряд! Заснул, что ли, Янис?
Янис в самом деле заснул... Заснул, прислонившись
к колесу артиллерийской повозки... Изо рта его текла красная струйка...
Я его оттолкнул от повозки. Тогда нам некогда было думать о смерти и уважении к мертвым. Янис Зедынь был тяжелый, как те кули, которые мы с ним когда-то таскали осенью в хозяйский амбар.
Я не умел поднимать снаряды, как это делал Янис Зедынь. Но в ту ночь я подымал их, не чувствуя тяжести. Черт его знает, откуда сила бралась!
Но один снаряд застрял в орудии без выстрела —мадьяр не мог выстрелить, он корчился на земле, тяжело хрипя.
— Я сейчас... я сейчас... встану...
Мне некогда было ждать. Я выстрелил сам. Я остался один. Сам подавал снаряды, сам заряжал, сам стрелял, сам целился. Пули свистели вокруг. Жаркая ночь была, ну и потел же я тогда!
Как долго это еще продлится? Казалось, танк никогда не выползет из тумана.
Наконец выплыл он совсем близко из белой мглы — огромный, темный, выплевывая огонь. Он остановился в каких-нибудь тридцати шагах от меня, как будто нерешительно ощупывая дорогу и точно собираясь вернуться назад.
И тогда я выстрелил. Я выстрелил — и упал. Но, падая, видел, как подпрыгнул кверху танк, и слышал, как затрещали его кости, как он застонал. Мотор смолк. Из танка взвился кверху огненный столб. Два человека выскочили из него и, отстреливаясь из ручного пулемета, побежали в туман. Я погнался за ними. Махал своим револьвером с единственной оставшейся пулей и кричал: «Ур-ра!» Я хотел их поймать. Их пули испуганно летали мимо меня. Внезапно жгучая боль ожгла мне ногу. Я запнулся в траве. Упал и все же кричал свое безумное «ур-ра!».
4
Проснулся в лазарете.
Долго, должно быть,
Почему же я в лазарете? Да ведь меня ранили. Ведь у меня болит нога. Я ясно чувствовал, как горят от боли пальцы и колено. Значит, я ранен легко.
Мне хотелось говорить, но мне запретили. Сестра, милая, внимательная, двигалась тихой тенью, неслышно скользя по комнате, как солнце.
Я вдруг вспомнил Яниса Зедыня. Вспомнил, как мы ели с ним печеную в костре румяную картошку и дымящуюся на осеннем воздухе горячую кашу.
— Дайте есть! Есть!
Я почувствовал острый голод. Разве я так давно не ел?
Сестра начала давать мне с ложечки какую-то кислую жидкость. Я чувствовал, как она проходила холодной струйкой в желудок, — у меня, вероятно, был сильный жар. И вдруг рука сестры стала пухнуть, навалилась на меня тяжелой горой. Задыхаясь, я хотел кричать, и не мог. И снова потерял сознание.
Очнувшись от бреда, я увидел, что доктор сидит на моей кровати, держит мою руку в своей и внимательно смотрит поверх очков на меня.
— Как вы себя чувствуете?
— Хочу есть!
— Сегодня вам дадут бульона.
— Скоро заживет моя нога?
— Все страшное позади.
Он глядел куда-то в сторону.
— Кризис вы хорошо перенесли... Вам сейчас лучше поменьше говорить и меньше думать, — прибавил он тихо.
Мне было хорошо. Я чувствовал свою больную ногу, тяжесть в ней и тепло. Больше того, я чувствовал свои пальцы и смеялся.
— Ну? — улыбнулся доктор.
— Я чувствую свои пальцы на ноге. Я их чувствую лучше, чем пальцы на руках.
Доктор опустил голову. Он взял мою руку и сказал:
— Бросьте вы думать о своей болезни. Скоро вы совсем выздоровеете.
Когда я пытался приподняться на кровати, он ворчливо уложил ме.ня на подушку.
А я чувствовал себя хорошо, и так хотелось погулять по комнатам.
В тот же день меня навестил командующий. Пришел такой знакомый, большой, бородатый, в коротких сапогах. За ним вошел, позвякивая шпорами, начальник артиллерии, чистенький, выбритый, румяный.
Командующий неловко взял мою руку.
— Товарищ Гайгал, я пришел сказать вам, что Революционный совет наградил вас орденом Красного Знамени.
Огромные красные руки неловко прикрепили к моей рубашке орден. Я был счастлив и горд.