Персидский мальчик
Шрифт:
Я расположился в конце стола, рядом с царскими телохранителями. Исмений передвинул свое кресло так, чтобы сидеть рядом со мной. Его дружелюбие все возрастало; если он и желал чего-то большего (как я предполагал), то хранил молчание из верности Александру. Я был в долгу у Исмения за его доброту ко мне и за то, что он заступался за меня перед остальными, когда мог.
Согдианский юноша, сидевший по другую руку от меня, заговорил на своем грубоватом персидском, который я едва мог понять. Обеими руками он очертил в воздухе пышные женские формы, сопя при этом и вращая глазами. Повернувшись, я сказал Исмснию:
— Кажется, эта крепость
— Женщины станут танцевать у дальнего конца стола, — ответил он, — для царя и полководцев. Нам же предстоит насладиться видом их спин: развлечение хоть куда.
Музыканты грянули величавый танец, и вошли женщины, ступавшие под ритм барабана. Их тяжелые одежды покрывала чудесная вышивка; над бровями нависали золотые цепочки с прицепленными к отдельным звеньям подвесками; массивные браслеты на запястьях и лодыжках мелодично звенели в такт движениям, позвякивали и нашитые колокольчики. Мы едва успели окинуть танцовщиц взглядом, преж-де чем они отвернулись от нас, чтобы поклониться царю, скрестив на груди руки.
Гистаний указал на кого-то — вне сомнения, на каких-то своих родственниц, ибо некоторые из женщин поклонились вновь. Александр склонил голову, уделив каждой по взгляду. Мне показалось, однажды взгляд царя задержался на ком-то, прежде чем Александр отвел глаза, и Исмений шепнул мне:
— Ты прав, одна из них несомненно должна быть прекрасна, раз царь дважды посмотрел на нее. Музыка заиграла быстрее, и танец начался. В Персии танцуют лишь женщины, специально обученные движением пробуждать в мужчинах желание. Этот же танец был вполне пристоен; они едва ли показывали пирующим что-то большее, чем свои выкрашенные хной ступни, кружа по залу в тяжелых юбках и клацая браслетами. В изгибах тел была грация, но не читался любовный зов; жесты рук уподобились колыханью ячменных колосьев, но глупо было бы назвать такой танец «скромным». Эти женщины не знали скромности, они стояли над нею; в каждом движении сквозила гордость. Исмений шептал мне:
— Все очень чинно. Даже свою сестру можно попросить станцевать что-нибудь этакое перед гостями. Может, настоящие танцы впереди? Вот ты мог бы показать им кое-что.
Я едва слышал его. Женщины то кружили тесными группками, то выстраивались в извилистую цепочку. Глаза Александра, следившие за кругом танцующих или за цепью, всегда оставались устремлены на какое-то одно звено.
Ему нравились вещи, выделявшиеся изяществом среди подобных. Довольно часто я слышал из его уст похвалу красоте той или иной женщины. И все же мой желудок провалился куда-то, а пальцы онемели от холода.
Царь обернулся к толмачу, и тот переспросил его, указав на кого-то. Александр кивнул; он спрашивал о чьем-то имени. Гистаний ответил, заметно вздернув подбородок. Ранг женщины, наверное, был весьма велик. Может, она сестра ему?
Музыка заиграла громче; женщины встали в линию и, обернувшись, двинулись по залу, приближаясь к нам. Все прочие гости могли теперь разделить с царем честь созерцания этого танца.
Я сразу понял, кто она. Увидел сходство в чертах лица; сын вождя был красивым юношей. Его сестре было около шестнадцати, в Согдиане это уже взрослая женщина. Чистейшая слоновая кость, слегка подцвеченная — и не руками человека; мягкие волосы, черные с синевой, мелкими прядями окружают ланиты; чистый лоб под золотыми подвесками; идеальные дуги бровей над большими сверкающими глазами. Она была красива той красотой, которая
Александр не отрывал от нее глаз, ожидая, когда она вновь повернется к нему лицом. Она прошла рядышком со мною, сидевшим за столом в новом костюме, который так нравился царю, но Александр даже не заметил меня.
Согдианский юноша потянул меня за рукав и шепнул:
— Роксана.
Танцуя, женщины вернулись к столу почетных гостей и склонились в низком поклоне. Вновь толмач вышел из-за Александрова кресла. Когда танцовщицы уже повернулись, чтобы удалиться, Гистаний поманил сестру. Та подошла; поднявшись, Александр взял ее ладони в свои и заговорил о чем-то. Она ответила. Ее профиль, ясно различимый с моего места за столом, был вырезан без изъяна, и когда она повернулась, чтобы уйти, Александр не уселся, а продолжал стоять, пока она не скрылась из глаз.
Исмений сказал мне:
— Ну, сразу можно понять, что мы в Согдиане. Ни одна персиянка не стала бы говорить с незнакомцем на людях, так ведь?
— Не стала бы, — тихо отвечал я.
— Однако же Александр заметил ее. Почему-то я ждал этого, а ты разве нет?
— Да, я тоже ждал.
— К тому же он трезв, как судья. Видно, просто оказал честь нашему хозяину. А ведь девушка и вправду хороша! Конечно, ее кожа темнее, но все равно, ликом она походит и на тебя самого.
— Ты льстишь мне.
Исмений всегда был добр. Он сидел рядышком, и ясные синие глаза улыбались мне над чашей с вином, а соломенные волосы немного повлажнели от духоты. С улыбкой он поворачивал рукоять пронзившего мое сердце кинжала.
Во главе стола Гистаний обсуждал что-то с царем через посредство толмача; Александр едва притронулся к вину. В комнате становилось жарко, и я ослабил ворот одеяния, освободив несколько выложенных рубинами пуговиц. Рука, расстегивавшая их в последний раз, принадлежала Александру.
Я нашел его мальчиком Гефестиона, и со мною он пожелал стать мужчиной: этим своим свершением я могу гордиться. И вот теперь… Уступить женщине? Я сидел в духоте пылавших факелов, пробуя смерть на вкус и стараясь хранить учтивость перед окружавшими меня, как был обучен тому еще в возрасте двенадцати лет.
18
Возвращения Александра я ожидал в шатре, слушая меж тем терзавших меня демонов.
Я отвечал им: «Ну и что с того, он попросту взял наложницу. У Дария их было больше трех сотен. Какое мне дело до этого? Любой другой царь женился бы еще до встречи со мною; с самого начала мне пришлось бы делить его кто знает, со сколькими, терпеливо ожидая ночи, когда он отнесется ко мне с благосклонностью».
«О да, — отзывались демоны. — Но давным-давно минули дни, когда ты следовал желаниям своего хозяина. С тех пор у тебя был не господин, но возлюбленный. Приготовься, Багоас, ты еще даже не понимаешь всего. Подожди, пока он не явится в постель. Вообрази, что он приведет ее с собою».
«Пусть даже так, — возражал я демонам. — Но он господин мне, и служить ему я был рожден. Он никогда не отвергал любви, и я не возьму ее обратно, хоть она испепелит мою душу, подобно водам Реки Испытаний. Пусть все остается как есть. Ступайте, демоны, и смейтесь над кем-нибудь другим».