Персональное дело
Шрифт:
Председатель местного колхоза "Большевик" Э.И.Печерский не больно интересовался прошлым Бунчука, когда принимал его.
– Вот что, хлопец, - сказал Печерский.
– Я бы тебе с удовольствием сейчас дал хорошую машину. И я тебе ее дам. Но после. А сейчас у меня полный комплект шоферов. Поработай пока помощником комбайнера?
– Ладно, - ответил Бунчук, глядя в спокойные добрые глаза седоватого председателя.
– Поработаем помощником комбайнера.
Дома Люда поинтересовалась результатом переговоров с председателем, стала утешать. Однако Бунчук несколько удивленно приподнял брови, словно спрашивая: "Зачем же меня утешать?"
– Ну что молчишь?
– спросила
Она ждала ребенка. Ей самой было всего-навсего восемнадцать, а Виктору только на четыре года больше.
– Я не молчу, - улыбнулся Бунчук.
– Завтра иду на работу. Убегал из деревни, убегал, а видать, дурень был, что убегал!
Он, кажется, шутил, но у жены на сердце сделалось тревожно.
Комбайнер дядя Вася, лысоватый крепкий мужик с опаленным тяжелым загаром лицом, встретил Бунчука без особой радости. Бригадир комплексной бригады Мисивьянцев подвел к нему новичка:
– Вот. Значит, это тебе помощник будет. Виктор Бунчук фамилия.
Бригадир был хмур, неразговорчив. Его серые глаза глядели из-под нависающих бровей тяжело.
– Здравствуйте, - сказал Бунчук, улыбаясь хорошей, приветливой улыбкой.
Дядя Вася тоже невольно улыбнулся, глядя на него. Мисивьянцев молча отошел. Бригадир уже кое-что разузнал о Бунчуке, он любил знать о людях побольше, чтобы не было неожиданностей.
Дядя Вася, Василий Петрович Каралуп, был опытный комбайнер. Машина у него содержалась правильно, и на ней можно было делать дело. Уборку начинают на ранней зорьке, а шабашат к полуночи. День длинный, но летит быстро, нервно. Страда!
– и все забыто ради нее. Дядя Вася приходил на работу раньше других; комбайну нужен уход, где-то подтянуть, где-то смазать. Однако теперь, как приходил, встречал своего помощника.
Зорька розовела, и в воздухе пахло росой, промасленным металлом и дымком летних кухонь. Комбайнеры осматривали машину и трогались. Каралуп на поле уступал штурвал новичку, а сам завтракал на меже в тени лесозащитной полосы. Бунчук возвышался над полем спелой озими. Комбайн шел твердо, размеренно. Шумел двигатель, было пыльно, трясло.
Подходили грузовики, высыпалось из бункера зерно, которое шуршало и золотилось в утреннем свете.
Так прошел день, другой, перевалило за неделю. Бунчук исхудал, спал мало, ел больше всухомятку. Правда, в поле привозили обед. Ну а все остальное - ужин, завтрак - проходили кое-как, то в спешке, то в жуткой усталости. Лицо его было теперь будто выпеченное на южном солнце. Жена сперва удивлялась такой охоте и рвению, потом заволновалась: уж больно себя не жалеет, тоже ведь плохо. А он втянулся.
Каралуп привык к тому, что помощник раньше выходит на работу. Мисивьянцев не спешил менять настороженность на ласку, однако в душе принял Бунчука. Правда, случались у бригадира с новичком как бы стычки по разным поводам, и Мисивьянцев, человек крутой, многоопытный, понял, что Бунчук тверд в работе.
Бунчук возвращался к обычной деревенской жизни; простые вещи, раньше ему неизвестные, делали ее крепкой и надежной. Чем больше он узнавал эту простую жизнь, тем яснее становилось ему, что прежде он был беден. За это новое состояние Бунчук был готов платить самую большую цену.
Однако в Ново-Дмитровке, как там ни ощущал себя новичок, не забывали о его прошлом. Много работал Бунчук, - сдержанно похваливали. Пытался спорить, если видел непорядок, - Мисивьянцев напоминал: "Здесь тебе не тюрьма. Хочешь - работай..."
Шла следом за Бунчуком недобрая старая слава, и оправдываться в глазах людей было нужно не словами, не скорыми делами, а медленным ходом времени, долгим трудом. Тяжело человеку, когда ему
Печерский помнил свое обещание, но свободный грузовик никак не случался, и тогда он спросил у Мисивьянцева:
– Я хочу послать Бунчука на курсы механизаторов. Как ты на это посмотришь?
– Конечно, он хлопец работящий, - уклончиво отвечал бригадир.
– Но ведь сами про него знаете... Ну, выучим его, а он снова коник выбросит или вовсе уйдет?.. А так он хлопец ничего, подходящий.
– Ладно, скажи ему, чтоб пришел, - распорядился Печерский.
– Я с ним хочу поговорить.
Он видел, что бригадир хитрит и не хочет говорить прямо. С осторожным Мисивьянцевым у председателя была связана история, памятная обоим.
Было дело, когда на одном поле слабо взошла озимая. Печерский предложил за культивировать и пересеять ячменем, но на правлении заупрямились и решили пересеять полполя, чтобы проверить, кто прав. Пересеяли. Дождей нет и нет. И здесь трижды Мисивьянцев прошелся по председателю, - на заседаниях правления, сельсовета и партбюро. Печерский отмалчивался. Нечего было сказать: ячмень едва поднялся. Но вскоре пошел долгожданный дождь. Все изменилось. Мисивьянцев предложил скосить ячмень на зеленый корм и закончить на этом спор. "Нет!
– возразил Печерский.
– Если бы не твои три пилюли, я бы согласился. А теперь мне надо доказать". Ну и что же? Ячмень дал до тридцати центнеров с гектара, а пшеница и до двадцати не дотянула. После Мисивьянцева никто уже не перечил, когда речь шла о пересеве. А такое случалось, зимы-то ложные, малоснежные... Вот еще Печерский против поверхностной обработки почвы. Его начальство упрекает за медлительность в подготовке к севу озимых, а он себе знает, что принимать упреки и вести глубокую вспашку. Поверхностная, конечно, быстрая, да при бесснежной зиме весной наверняка придется пересеивать. А вспашка по весне - это скорее всего остаться без урожая. Здесь Печерский медлит, ему ни к чему прыть... В шестьдесят третьем году, когда он пришел в "Большевик", ему пришлось выменивать своего "персонального" коня Орлина на солому для скота.
Пришел Бунчук, молча глядел на Печерского.
– Нравится у Каралупа на комбайне?
– спросил председатель и подумал, что сейчас парень вспомнит о грузовике.
– Нравится, - ответил Бунчук.
– Раньше не думал, что будет нравиться.
– Ну, мало ли что раньше, - улыбнулся Печерский.
– Ты вспомни, как мы раньше жили? А сейчас?
– Раньше я не здесь жил, - напомнил Бунчук.
– Я сказал "раньше", потому что... ты вспомни, как все мы жили после войны?.. Вот дом правления. Мы его недавно построили. А раньше меня попрекали: почему в кулацкой хате ютитесь?! Но я галстук недавно стал носить, сперва рубаху справил, а потом галстук купил... Ты знаешь, зачем я тебя позвал? Хотим тебя послать в Новый Буг учиться на комбайнера.
Бунчук кивнул, никак не выдав своих чувств. Печерский пристально поглядел на него:
– Будешь учиться?
– Буду.
– Хорошо, пошли со мной...
Бунчук был обрадован и не понимал, куда его зовет председатель. Но Печерский в "Большевике" был давно, он принял слабое хозяйство, где людей недоставало и откуда уходили безостановочно, а нынче он же хотел показать молодому кое-что из своего крепкого хозяйства, где доход приближался к двум миллионам. Они вышли на крыльцо, - через дорогу от правления стоял клуб, слева - школа, за школой - детский комбинат. По правую сторону шли магазины и новые дома. В глубине села за серебристыми тополями проглядывали здесь и там красные черепичные крыши. Заходящее солнце выкрасило белые кирпичные стены.