Персональное дело
Шрифт:
Говоря о семье, вдруг спохватывается и смеется: «Ах да, я забыл, вам уже говорили: „Хочешь, я расскажу о своей семье“.
«Да, – говорю, – правильно, именно так говорили. А еще говорили, мы, мол, совсем не такие, как раньше, мы вообще по профессии инженеры-конструкторы и сюда попали случайно».
Так вот время проводим в шутках.
О недавнем прошлом своей организации Серега сокрушается. Был здесь всего лишь один очень плохой отдел, а из-за него у всего КГБ такая ужасная репутация. Ну те «орлы», из 5-го управления, примитивные были люди, топорно работали и грубые слова говорили, а ведь словом можно убить человека.
– Ну
– Нет, не слышал.
Иногда сам между делом интересуется подробностями моей биографии: «А у вас за границей с ЦРУ не было контактов? Правда не было?»
Иногда он мне советует про все просто забыть.
– Что было, то было, – говорит он философски, – чего там зря прошлое ворошить?
– Понимаете, Сергей Сергеевич, – пытаюсь я объяснить, – многие люди всегда меня считали честным и правдивым человеком. За что мне иногда приходилось претерпевать разные жизненные невзгоды. За это же ваши люди меня отравили, да еще подрывали мою репутацию, изображая меня чокнутым и лгуном. А мне моя репутация так дорога, что я уступить ее вам никак не могу.
Кроме встреч в кабинете, мы время от времени переговариваемся по телефону. Серега всегда начеку:
– Владимир Николаевич, а что это у вас там в телефоне шуршит? Вы магнитофон, что ли, включили?
– А почему это вас беспокоит? Вы же со мной не тайно разговариваете.
Тайно не тайно, но бдительность не ослабляется. Поскольку мы на время связались одной веревочкой, я решил пригласить Серегу на свой телевизионный вечер в Останкино. Он пригласительный билет взял, но не пришел. Я спросил почему. Серега честно объяснил: начальство не рекомендовало. Поскольку выступающий известен своим вздорным характером (даже о том, что его отравили, не может никак забыть), от него можно ожидать любой экстравагантной выходки. А вдруг, вперив свой взор со сцены и выставив вперед указательный палец, завопит: вот он, кагэбэшник проклятый, тащите его и вяжите. И это при всем народе, при свете юпитеров, под прицелом всех телекамер…
– Слушайте, – говорю я, – а правда, что ваш министр очень большой виртуоз по части тирки спины начальству?
Что касается магнитофона, то я правда его не включаю. Мне играть в шпионы не интересно, да и не нужно. Маленький диктофон я приношу на Лубянку, чего не скрываю. Переписывать отцовское дело трудоемко, я кое-что наборматываю на пленку.
Через пару недель после нашей первой встречи в КГБ Серега принес мне домой вот что:
СПРАВКА 1 октября 1973 года 5-м управлением КГБ СССР было заведено дело оперативной проверки ‡ 3385 на Войновича Владимира Николаевича.
Материалы этого дела 3 марта 1977 года приобщены к вновь заведенному делу оперативной разработки ‡ 11049 на Войновича В.Н.
Указанное дело оперативной разработки в 10 томах уничтожено 10 января 1991 года управлением «3» КГБ СССР.
Центральный архив Министерства
безопасности Российской Федерации
(круглая печать)
«31» марта 1992 года
Но сомнений в данных, отраженных справкой, я ее составителям решил не выражать. Главным моим интересом было все-таки отравление в «Метрополе».
3 апреля я записывал свое телевыступление перед публикой в студии Останкино, а четвертого уехал в Германию.
Приехав через месяц, опять знакомился с делом отца и этой частью работы удовлетворен полностью. В это же примерно время на приеме у английского посла встретил Вадима Бакатина. Спросил его, думает ли он тоже, что дело мое сожжено, он сказал: «Да, да, я сам лично проверял, ваше дело действительно уничтожено».
Может быть. Хотя, насколько мне известно, Вадима Викторовича в бытность его председателем КГБ подчиненные обманывали так же, как меня. Может быть, чуть потоньше. Дело можно сжечь и прах его развеять по ветру, но все следы преступления убрать невозможно, их должно быть слишком много.
Нам показалось
Во время работы с делом отца Серега сказал мне, что меня скоро пригласят к начальству, кое-какая работа проделана, люди, о которых речь, разысканы, оба живы-здоровы, один последние годы служил в Караганде, там дослужился до генерала, вышел на пенсию, другой продолжает нести свою службу, он допрошен, все полностью выяснено.
– И что именно выяснилось? – спросил я.
– Владимир Николаевич, вам все скажут, но что касается того дела, то теперь ясно, – разводит руками и улыбается, – вам просто показалось.
– Правда? – Один человек (будет скоро назван) еще в 1976 году убеждал меня, что мне показалось, но он был детектив-любитель, а Серега, хотя и с педагогическим образованием, ничего не скажешь, профессионал.
– Конечно, показалось, – говорит Серега, улыбаясь смущенно. – Это понятно, Владимир Николаевич. В такой ситуации любому могло показаться. А впрочем, что я буду говорить, скоро вы во всем сами убедитесь.
Я не стал спорить. Решил подождать. Повторяю, я был готов узнать и подтвердить любую правду. Сразу бы не поверил, но, поверив, отрицать бы не стал.
Чаепитие на Лубянке
Вот наконец Серега позвонил и сказал, что руководство ждет меня в понедельник 8 июня.
В понедельник я прийти не мог, был в Риге. Вернулся во вторник, девятого. Позвонил Краюшкину. Оказалось, он и есть руководство. Договорились встретиться. В два часа я подошел к пятому подъезду, где меня ждал Нагин. Прошли в кабинет Краюшкина, просторный, с длинным столом для совещаний, с теми же портретами Ленина и Дзержинского на стене.