Персональный ангел
Шрифт:
– Что только?
– Только мне кажется, что это переходит все допустимые границы простых совпадений. И мне не верится, что кто-то из команды Тимофея может его сдавать. Он, по-моему, в людях разбирается хорошо и беспощаден, как анаконда. Вряд ли кто-то осмелится…
Марья Дмитриевна искоса взглянула на дочь. Катерина волновалась, чесала ладонь. Когда она нервничала, у нее начинался застарелый детский нейродермит. Вот уже три дня она чесала ладонь непрерывно.
– А Олег что?
– И Олег нервничает, конечно. Но, понимаешь, у нас же нет постоянного контакта с Котом Тимофеем, так, чтобы мы могли
– Может, так и есть? – осторожно спросила Марья Дмитриевна.
– Может, и есть, – раздраженно ответила Катерина, – и тогда меня надо уволить с работы. Кстати, я в понедельник опять улетаю в Калининград.
– Ты же только оттуда!
– Мам, я хочу сообщить тебе новость. До сентября текущего года я буду жить в основном там. Сейчас полечу дней на десять, пока Кот Тимофей в Давосе, придумаю ему какие-нибудь интервью…
– Да, – подвела итог Марья Дмитриевна, поднимаясь с нагретого весенним солнцем крылечка, – работа у тебя – не позавидуешь… Лучше бы наукой занималась.
– Для науки я слишком умна и своеобразна! – провозгласила Катерина. – И работа у меня хорошая. Это вам, маман, самое место в университете, а мы попроще, на нас с Дашкой природа отдыхает.
– Кончай курить, природа, – усмехнулась Марья Дмитриевна. – Уже пора бросать.
– Скоро брошу, – пообещала Катерина. – Вот победит Тимофей – и брошу.
Тимофей вернулся из весеннего тепла Швейцарии в закованную зимой и морозом Москву в середине марта. Он был не слишком доволен поездкой – время потерял, а дел никаких не сделал. Кроме того, оставленные в Москве “на хозяйстве” замы передрались между собой, что случалось с ними крайне редко. Каждый из них был себе не враг и зря Тимофея Ильича заботами не обременял.
Кроме того, газеты раскопали какую-то старую историю о связи одного из его замов с сидящим ныне в Матросской Тишине банкиром Вольдисом. Это уж было совсем лишнее, особенно когда предвыборные дела Тимофея пошли не слишком хорошо. Что-то где-то буксовало и требовало его постоянного присутствия, а он вынужден был лететь в Давос и проводить там драгоценное время, так и не дождавшись нужной аудиенции.
Жена в последнюю неделю досаждала ему звонками и просилась приехать “поговорить”. Может, и зря он отказался – работы особой нет, вполне можно пообщаться. Культурно, по-семейному, как называл это Тимофей Кольцов. А теперь она пристанет с общением, когда будет точно не до нее…
Очень сердитый, потому что без него в этот раз все действительно пошло не так, как нужно, он приехал домой в двенадцатом часу ночи.
Еще договаривая по мобильному, он зашел в квартиру и махнул рукой охране, отпуская ее. На ночь с ним оставалось наружное наблюдение и несколько камер в подъезде и около него.
В коридоре он споткнулся о какие-то чемоданы и, выругавшись, заорал:
– Дина!
Не дожидаясь ответа, он прошел в свою спальню. На ходу он стащил пиджак и через голову стянул не развязанный
Он уже нацепил свои любимые джинсы, когда Диана с порога негромко позвала:
– Тимофей.
– Привет, – ответил он, не оборачиваясь и застегивая неудобные “болты” на штанах. – Там какие-то чемоданы валяются.
– Это мои, – все так же тихо сказала Диана.
– Ты уезжаешь? – Он швырнул в плетеную корзину сегодняшнюю рубашку и распахнул дверь гардероба.
– Я ухожу от тебя, Тимофей. Это мои вещи. Он повесил в шкаф костюм. Он всегда вешал его на место. Достал с полки толстый белый свитер. Надел и повернулся к жене.
– Когда ты это решила?
– Давно, – криво усмехнувшись, ответила она. – Я все хотела с тобой поговорить. Но ведь это невозможно. Поэтому я просто ставлю тебя в известность. Я ухожу.
Тимофей сел на безупречно застеленную горничной кровать и потер лицо. Он плохо соображал от усталости.
– Я должен тебя останавливать? – осведомился он с холодной отчужденностью. Этот тон всегда хорошо срабатывал, когда он не знал, как себя вести. А он совсем не знал, как должен вести себя муж, которого бросают. И ничего не испытывал, кроме утомления.
Трусливая мысль о том, что, если он будет ее останавливать, она ударится в слезы и начнет выяснять отношения, промелькнула где-то в сознании, и, вдруг осознав это, он испытал давно забытое и поэтому еще более острое чувство стыда.
Диана вошла в спальню и села на кровать рядом с Тимофеем. Они долго молчали, а потом она спросила:
– Издательство продашь?
Журнал, который она издавала, был ей нужен и важен, Тимофей это знал. Когда-то, пока он еще не был так занят, они даже по вечерам обсуждали друг с другом свои проблемы. Он – бизнеса, она – издательства.
Конечно, это Тимофей нашел ей дело, когда она изнывала от тоски и одиночества, перестав выступать. Диана оказалась неплохим издателем. По крайней мере, журнал уже несколько лет выходил и пользовался популярностью.
– Что будешь делать, если продам? – спросил Тимофей. Ему вовсе не хотелось запугивать ее, но почему-то показалось важным узнать, на что она готова.
– Буду искать другую работу, – ответила она, не глядя на него. – Может, где и возьмут.
– Может, и возьмут, – согласился Тимофей. В их сидении на кровати были обреченность, и безысходность, и невозможность ничего изменить, хотя больше всего на свете Тимофею хотелось, чтобы эти слова они еще не произнесли. Тогда можно было бы повернуть назад. Вернуться во вчерашний спокойный день.
Он очень ценил собственное спокойствие. Он не мог тратить нервы на всякие мелочи вроде жены. Морщась, как от зубной боли, он сказал:
– Твое издательство мне ни за каким чертом не нужно. Хочешь, давай я тебе его подарю. Или продам за символические деньги. Жить где будешь?
– Я купила квартиру, – очевидно, жена решила быть предельно честной в этом прощальном разговоре. Или хотела чему-то его научить? Заставить сожалеть и каяться? – Я купила квартиру на Делегатской еще месяц назад. Там все готово, можно жить. Ты не думай, я не буду делить с тобой счета в банках и недвижимость в Англии.