Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1
Шрифт:
В. В. Иванов и В. Н. Топоров считают, что фигурное тесто заменило жертвенное животное. Еще В. Я. Пропп писал, что т. к. изображения скота скармливают ему же, то это явный магический прием создания приплода, т. е. несомненный продуцирующий обряд. Приготовленные к Святкам из теста фигурки животных, по его мнению, уже своим наличием должны были влиять на будущее, поэтому формы применения их неустойчивы, их дальнейшее использование уже не имеет существенного значения: их ставили на окно, дарили, хранили до будущего года, давали в пищу скоту, раздавали колядующим [145] .
145
Цит. по: Виноградова Л. Н. Зимняя календарная поэзия западных и восточных славян. Генезис и типология колядования. М., 1982.
Л. Н. Виноградова сообщает еще об одном способе применения обрядового хлеба в Польше и Чехии: «В Краковском воеводстве в течение святок оставляли на столе „житный хлеб“, завернутый в белое полотно, его следовало держать как „еду для новорожденного Иисуса“. По чешским средневековым источникам (XV век), осуждавшим пережитки дохристианских зимних обычаев, узнаем, что в крестьянских домах „большие белые хлебы, калачи лежали с ножом на столах… неблагочестивые оставляют их для божков, приходящих якобы ночью поесть“. Последнее свидетельство очень выразительно: оно сохранило чрезвычайно устойчивое представление о необходимости оставлять на ночь (в определенные календарные сроки и поминальные дни) на столе обрядовую пищу для духов – опекунов дома» [146] .
146
Виноградова Л. Н. Зимняя календарная поэзия западных и восточных славян. Генезис и типология колядования. М., 1982. С. 137.
В Закарпатье на Рождество и Новый год пекут особый хлеб крачун. Он является, во-первых, символом семейного богатства и благосостояния хозяина дома, поэтому в середину каравая в соответствии с принципами продуцирующей магии добавляют понемногу от всех продуктов, которые «родит земля»: овес, бобы, капусту, пшеницу, кукурузу. По принципу охранной магии иногда на верхней корке крачуна изображают крест, посередине которого в ямку кладут пшеничные зерна. Именно поэтому, согласно преданию, этот крачун может погубить дьявола. Обладает этот хлеб и целебной силой, кусочек его дают во время болезни и людям, и животным. Украшение крачуна стеблем овса также имеет магическое значение: свойства стебля (красота, плодовитость), до которого дотрагиваются жених и невеста (или просто молодые члены семьи), по закону контакта, должны передаться им. Крачун – сакральный предмет, поэтому по законам подобия и контакта совершается обряд с подкладыванием под него овечьей шерсти того цвета, которую хотят иметь в хозяйстве. С помощью крачуна (как и с карельским хлебцем для Сюндю) осуществляется и обряд гадания: кто выйдет замуж, кто умрет, какой будет урожай [147] .
147
Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С. 203–207.
В сопоставительном аспекте очень интересен образ Карачуна в русском фольклоре. В сказочной традиции это предшественник Кащея. Одно из значений слова «карачун» в русском языке «злой дух», «смерть». С. А. Токарев считает, что в сказках Карачун сохраняет «черты олицетворения смерти» [148] . Другие исследователи пишут, что у древних славян это подземный бог, повелевающий морозами [149] . Связывают это слово с Рождеством, Святками, днем зимнего солнцеворота, рождественским хлебом и деревцем [150] .
148
Токарев С. А. Смерть / Мифы народов мира. Т. 2. М., 1982. С. 457.
149
Шапарова H. С. Краткая энциклопедия славянской мифологии. М., 2001. С. 216. Грушко Е. А., Медведев Ю. М. Русские легенды и предания. М., 2006. С. 285.
150
Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С. 203–207. Валенцова M. М. Карачун // Славянские древности. Т. 2. М., 1999. С. 468–469.
Южнокарельская традиция отличается тем, что вся обрядовая выпечка
Во-первых, в Рождественский сочельник (6 января) перед встречей Сюндю жарят блины (29, 32, 33, 35, 38, 46, 47, 74, 75). У сегодняшних карел они называются synnynkakkarat (блины для Сюндю). Ливвики их называют «synnyn hattarat», т. е. портянки для Сюндю. Пекут их для того, «чтобы у Сюндю руки и ноги не мерзли».
«Раньше говорили: Сюндю приходит в рождественскую субботу рано утром. Хозяйке надо испечь блины для Сюндю. Говорят, он приходит просить у хозяйки блины. Говорит: „Хозяюшка, милая, испеки мне блиночки, во рту тающие, руки греющие“. А в Крещенье уходит обратно, в крещенскую субботу» (33).
«Или в Рождество блины пекли и утром первый блин дают из окна, значит, Бог берет у тебя блин… В окно дает тому, кто на улице, мол, для Сюндю дает блин. Это все мама рассказывала» (29).
«Он когда приходит вначале, тогда надо портянки сделать… Раньше говорили: блины надо испечь, блины. А как уходит Сюндю, тоже пекут, что уходит Сюндю, надо в дорогу портянки испечь…» (32).
«А блины печет, так это вроде когда придет, дак тогда ноги не замерзнут – портянки, портянки для Сюндю» (74).
Все эти объяснения являются поздними, когда смысл древних верований уже забывался. Подтекст, вероятно, можно найти в похоронном обряде. Карелы обували умершего в специально сшитые из холста прямые чулки без пяток [151] . Шерстяные чулки надевать на покойника опасались, чтобы не вызвать падеж овец [152] . Поэтому и для Сюндю, в образе которого сильны элементы культа мертвых, требовалось испечь особую обувку для временной жизни на земле.
151
Сурхаско Ю. Ю. Семейные обряды и верования карел. Л., 1985. С. 67.
152
Материальная культура и декоративно-прикладное искусство сегозерских карел 19 – начала 20 века. Л., 1981. С. 126.
Вообще «символика блинов в фольклоре, как и в обрядах, связывает их со смертью и с небом как иным миром» [153] , откуда как раз в рождественский сочельник и спускается Сюндю.
Эти блины использовали не только для угощения и обогрева Сюндю, но и для гадания. Прокусывали в первом блине дырки для глаз и рта, выходили на улицу, смотрели в избу и видели, что будет в наступающем году: например, если кто из домашних был без головы, тот умрет (45).
Перед приходом Сюндю еще пекли маленький хлебец (p"arp"accyine или synnyn leib"aine) из белой или ржаной муки, причем его делали первым из квашни. Хлебец две святочных недели держали в солонке или на своде печи (согласно верованиям карел, место обитания первопредков), потом убирали за иконы, а весной, когда шли сеять зерновые, брали с собой. Летом во время сильных гроз (вместе с пасхальными крестовыми хлебцами) его клали на окно, чтобы Святой Илья-громовержец защитил от молнии.
153
Гура А. В. Блины // Славянская мифология. М., 1995. С. 54.
Иногда хлебец сразу клали на два-три дня к образам, а потом выносили на улицу на снег, где «он куда-то исчезает. Нельзя знать, куда исчезает. А старухи-то знали. Я говорю бабушке: „Съешь ты сама!“ „Я знаю, куда надо положить. Без меня съест!“ – говорит. Значит, съест, придет, возьмет, съест он!» (57). Поразительно, что у рассказчика даже не возникает крамольная мысль, что это может быть не Сюндю, а, например, птица! Этот ритуал кормления также подчеркивает связь святочного образа Сюндю с культом умерших первопредков.
Хлебец использовали и во время гадания. «Мама моя даже пробовала: хлебец Сюндю маленький испечет и потом положит его на сито. И положит – я сама видела, как она делала. И положит тот хлебец на сито, сито перевернет вот так, держит на кончиках пальцев – и хлебец закрутится. Это я видела. А мама скажет: „Великий Сюндю-кормилец, если я умру в этом году, пусть хлебец крутится. А если не умру, пусть хлебец не крутится!“ Он как закрутился! Это я видела!» (35).
В Савинове хлебец Сюндю в качестве оберега брали с собой, когда шли гадать на перекресток: им обводили по солнцу круг над головами слушающих.