Персонных дел мастер
Шрифт:
На помощь ему поспешил Алларт. Он был генералом старого выхода, служил в армии русских еще до Полтавы, и хорошо знал, что Михайло Голицын — самый способный русский генерал. Правда, Алларт предпочитал говорить не о способностях, а об удачливости младшего Голицына.
— По карте видно, что по пути армии придется идти через лесистую местность, что может расстроить строгий орднунг, порядок! — заметил Алларт, обращаясь не столько к Голицыну, сколько к Петру, отлично зная, что царь — горячий сторонник строгого порядка. К тому же Алларт, по всем законам европейской тактики, опасался лесов более, нежели неприятеля, потому что нигде в наемных армиях не было
— Пройти через лес — значит потерять треть всего войска! — упрямо твердил высокомерный пруссак.
— А баталия при Лесной, напротив, показала, что леса — наши прямые союзники...— горячась и оттого начиная заикаться, возражал князь Михайло,— К тому же леса задержат конные орды татар и спагов, да и янычары вряд ли решатся напасть на нас в лесном месте. А нападут, тем хуже для них. Наши солдаты среди лесов не разбегаются, как тараканы, русскому мужику густой лес всегда дом родной!
Алларт пожал плечами: о чем-де спорить с московским невежей, пренебрегающим европейской тактикой.
Прочие генералы-немцы согласно поддерживали своего предводителя и дружно загудели, что перейти с Прута на Серет — значит удариться из одного неверного предприятия в другое, удалиться еще далее от оперативной базы, поставить под удар коммуникации.
И Петр склонил голову. Ведь Алларт выступал на сем скороспешном совете как генерал, план коего был в Сороках с излишней поспешностью отвергнут, а Петр — как генерал, план которого только что рухнул.
Князь Михайло, не слушая разноголосый шум, внимательно смотрел только на царя. Петр сам был при Лесной и знает, как умеет русский солдат постоять за себя в случае лесной баталии. В тогдашних конъюнктурах только смелый голицынский план сохранял еще шанс на викторию. И Петр это понимал.
Но он знал и другое: в войсках и впрямь провианта и фуража всего на пять переходов. Царь сам только что допросил пленных, захваченных гвардейцами, и знал теперь, что лазутчики, подосланные, скорее всего, Бранкованом, лгали, когда говорили, что у везира и семидесяти тысяч в войске не наберется. Пленный турецкий ага показал твердо, что у везира только конных спагов почти сто тысяч, а за ними идут пятьдесят тысяч янычар и великая артиллерия в четыреста пушек. На том же берегу Прута у крымского хана Девлет-Гирея семидесятитысячная татарская орда да небольшие отряды панов-станиславчиков, мазепинцев и щведов. Советниками при везире состоят опытные шведские генералы, а может, и сам шведский король уже объявился. Так что и опыта турецкому штабу не занимать.
Напротив, в русском войске, как утром доносил Шереметев, после ухода в поиск отряда Ренне и оставления гарнизонов в Сороках и Яссах, а также от великого мора среди солдат едва наберется 38 тысяч регулярного войска. И особливо плохо-с кавалерией: ее мало, очень мало! Так что здесь не до широких и рисковых маневров — дай бог унести ноги и удалиться от турок за Днестр.
И Петр, к немалому удивлению и разочарованию Голицына, повернулся к Алларту и сказал устало и глухо:
— Я согласен с вашим планом, генерал. Сегодня же начнем ретираду!
На рассвете 9 июля, пользуясь утренним туманом, в возникшие разрывы каре скользнули разъезды татар и спагов и захватили многие генеральские и офицерские экипажи со всем их добром и метресками. Поднялся великий бабий вой и плач, на который примчались драгуны. Спасая свой обоз, генерал Янус лично повел их в атаку. Драгуны ударили во фланг и легко смяли татар и турок, занятых грабежом. Неприятельская
— Выходит, спагов можно бить не только в пешем, но и в конном строю? — задиристо вопрошал Роман Гохмута после атаки. Спрашивал громко, чтобы генерал слышал. Впрочем, Янусу было не до спагов — он скорбел об утере доброй половины своего обоза.
Роман отличился в этом бою: вышиб из седла турецкого агу и взял из-под него чистопородного арабского скакуна.
— Славная лошадка, по всему видать, лучших арабских кровей...— с видом старого знатока отметил де Бразе, по-цыгански заглядывая лошади в зубы.
— Как видите, бригадир, мы еще способны биться с турками в конном строю и даже брать у них трофеи. А у нас, курам на смех, кое-кто держит драгун за пехоту, а не за лихую конницу...— сердито заметил Роман.
— Лошади притомились, у драгун лошади притомились...— завел старую песню де Бразе.— А у турок, гляньте, какие лихие скакуны! — И он потрепал гриву коня-красавца.
— Да ведь прогнали же мы спагов и на притомившихся лошадях! — досадливо отвечал Роман.— Лошади-то у них, может, лихие, да токмо их всадники против правильного кавалерийского строя брызнули в разные стороны...
Но Моро де Бразе ничего, казалось, не слышал, любуясь статями скаку на-араба. Он и впрямь был старый' драгун, этот француз, и страсть к лошадям была, видно, у него в крови.
— Вы не поверите, господа,— издали начал он свой подход, обращаясь сразу к Роману и Гохмуту,— но я удручен сегодня не менее, чем наш генерал. Эти разбойники-татары успели угнать все мои экипажи и сменных лошадей. Все, что я спас: une petite paloube (маленькую повозку). К счастью, в ней уцелел бочонок доброго токая: не хотите ли по глотку сей живительной влаги?
Адъютанты охотно согласились, тем более что генерал Янус после атаки опять отбыл почивать в свою карету, а армейская карея столь медленно тянулась под знойным июльским солнцем, что жить без влаги, казалось, нестерпимо. Однако мутная некипяченая прутская вода была просто опасна для желудка, и офицеры с удовольствием заменили ее на бокал токая.
— Между прочим,— сказал де Бразе, чокаясь с Романом,— кто-то обещал мне презентовать турецкого скакуна взамен моего погибшего Буцефала.
Роман рассмеялся и махнул рукой: ладно, забирайте Араба, я себе еще один трофей достану, вон их сколько вокруг скачет.
И впрямь, по всем флангам летали турецкие спаги, издали палили из ружей, а иногда бросали дротики. Одного-то из таких смельчаков Роман и решил ссадить с седла.
Он достал из своей сумки крепкий татарский аркан, захваченный еще под Белой Церковью, и обратился к де Бразе и Гохмуту:
— На спор, господа, что сейчас у меня будет еще один трофей!
— Ставлю все, что у меня осталось, — этот славный бочонок токая! —Де Бразе похлопал по вместительной бочке.
Спорщики подъехали к линиям дивизии Алларта. Солдаты, усталые после бессонной ночи, тащились в три ряда, едва переставляя ноги на солнцепеке. Время от времени они останавливались и отгоняли турецких наездников ружейными залпами. Роман выждал момент и после очередного залпа выскочил за переднюю линию и за пороховым дымом незаметно приблизился к турецкому разъезду. Толстый турок, важно восседавший на играющей под ним молоденькой кобылице, так ничего и не понял, когда аркан обхватил его за шею и выдернул из седла. Роман примчался к линии, волоча турка на аркане, а кобылица, как он верно и рассчитал, последовала за своим хозяином.