Перст судьбы
Шрифт:
Молодые отроки и варяги, видевшие это впервые, не удержались от невольного крика. В темных сенях, на пороге света от очага, стояло жуткое существо, чудовище, истинный бог и хозяин темного зимнего леса.
— Мес-амеж! — охнул Пето и невольно вжался в стену, выпучив глаза. — Лесной человек!
Вид гостя особенно потряс ловцов благодаря тому, что схватка с медведем была еще у всех на уме, а именно его пришелец и напоминал. Огромного роста, выше всякого человека, одетый в мохнатую медвежью шкуру, с медвежьей головой, оскалившей острые зубы, гость из леса, однако, стоял на задних лапах, а в руках держал посох, обильно покрытый резьбой и увешанный бубенчиками и маленькими серебряными серпами. Летящий
— Чую, человечьим духом пахнет! — прорычало чудовище смутно знакомым голосом.
Было это так жутко, что Стейн с трудом подавлял желание отшатнуться и спрятаться где-нибудь; удерживало его только спокойное поведение ладожан, которые встали, но признаков тревоги не проявляли. Наоборот — на заросших щетиной лицах расцветали улыбки, под спутанными волосами глаза заблестели радостью и оживлением.
— По лесам дремучим бродит зверь могучий, на том звере шуба мохната, бока золоты, рога серебряны, — заревел «медведь», притопывая на месте и постукивая посохом. — Ходит он тропами все неведомыми, бродит он путями все незнаемыми, а все ему искони ведомо, все минувшее да все грядущее, все три мира да все девять миров! Как выходил на поляну лесную сед-бел старик, вещий человек, с клюкою кривою да с бородою сивою, выходил, созывал-собирал он зверей лютых, зверей рыскучих, волков длиннохвостых! Рек он волкам серым таковы слова: уж вы все волки лютые рыскучие, собирайтеся-сбегайтеся со всех четырех сторон славить богов зимних по закону лесному!
— Выходили на таковы слова все звери лютые, волки рыскучие, величали они Велеса-Сивояра по закону лесному! — ответил Селяня, выйдя вперед и поклонившись. — Прикажи, Велесе-Сиве, Вещий Диве, Волохатый Бог Рогатый, своим верным слугам из темного леса выходить, на путь-дорогу направляться! Тебе наш поклон, Сивояре!
— Для чего он пришел? — шепнул Стейн Радобожу.
— На Корочун нас звать! — широко улыбаясь, ответил тот. — Пойдем на днях!
Перед наступлением главного из зимних праздников Святобор обходил в образе Велеса Зимнего все охотничьи займища и приглашал их обитателей назад к жилью. Но вернуться они туда должны были не в своем настоящем облике, а как были — волками, живой частью Леса Праведного, чтобы получить за него долю жертв. Чтобы успеть обойти всех своих, Святобор отправлялся в путь загодя и целыми днями скользил на лыжах через заваленные снегом густые леса, где только он один, пожалуй, как старший жрец и хранитель Велесовых путей, мог отыскать дорогу.
На ночь он остался со «стаей», а наутро ушел. Но «стая» больше не охотилась. Нагрели воды на печке и по очереди мылись прямо на полу, чесали волосы (подстригать их до полного возвращения весной запрещалось), доставали чистые «корочунные» рубахи, приготовленные матерями заранее и принесенные с собой. Предстояло еще одно дело: добыть оленя, чтобы привезти его с собой в Ладогу для праздничных пиров.
Пето брался показать место, где в эту пору года оленей всегда можно найти. И попросил при этом завернуть в Юрканне: его грызло беспокойство об оставленных родных. И Селяня согласился: Миэликки, «лесная дева» с рысьими глазами, притягивала его, и он не менее Пето хотел проведать Юрканне.
Проведали… Еще на подступах, примерно там, где Пето спрятал труп Тарвитты, обострившееся в лесу чутье уловило запах гари, такой резкий, чуждый, ненужный во владениях Велеса и Тапио. Только переглянувшись, все прибавили ходу, еще быстрее, несмотря на усталость, заскользили на лыжах по нетронутому после снегопада руслу Сяси.
И вот перед ним знакомый обрыв, над которым стояла кюля Юрканне. Пето вскрикнул и пустился вперед, хотя, казалось бы, быстрее уже невозможно, полез вверх по тропе, скрывшейся под снегом. Раньше она всегда была хорошо утоптана,
Когда остальные поднялись по следу Пето, он бегал от одной избы к другой с совершенно безумным лицом и не мог сказать ни слова. А изб, собственно, уже не было. Были обгоревшие кучи бревен, угли, на которые последний снегопад набросил белое смертное покрывало. Обгорели даже ближайшие сосны, и порывы ветра до сих пор сбрасывали хлопья пепла от сгоревшей хвои. И ничего — ни единого следа, ни знака, ни какой-то возможности узнать, что тут произошло, остался ли хоть кто-то в живых.
— Это они! — выговорил наконец Пето, когда Селяня крепко взял его за плечи и потряс, чем помог немного прийти в себя. — Туоре-лапсед! Туоре-лапсед из Ротко! Братья Тарвитты! У них много людей! У него четверо братьев, он из них младший. Они приходили… они отомстили… Они всех убили, всех!
Тут выдержка слишком юного мужчины ему изменила, и он разрыдался, сев прямо на снег. И под тонким белым покрывалом здесь, перед бывшей избой Лохи, обнаружилась та же черная гарь. Пепел летел с деревьев, оседал на плечах и на лицах.
— Может, еще не всех, — сказал Стейн. — Надо сходить в ту избу, где жил медведь.
— Точно! — оживился Селяня. — Ты же говорил, что вы там прятались с Ильве…
Его голос вдруг упал, будто он невзначай коснулся больного места. Ильве! До сих пор он был только поражен зрелищем погибшей Юрканне и не сообразил, что ведь и она, Ильве, лесная дева с рысьими глазами… Та, которую он обнимал вон в том углу… где сейчас лежат обгорелые бревна, придавленные остатками кровли, а тогда была скамья в доме Хелли… Может быть, ее кости лежат где-то тут, под углями, и теперь она похожа… Селяня зажмурился, отгоняя жуткое видение. Он знал, как выглядят обгорелые трупы, и не хотел даже думать, что любимая девушка превратилась в это…
— Да, она могла догадаться, — поддержал его Стейн. — Надо посмотреть там. Если кто-то сумел убежать, то только туда.
— Но там же медведь, — напомнил оробевший Будец.
— Медведя там уже нет.
— Все равно — жутко.
— А здесь не жутко?
Пето торопливо привязывал лыжи. Безумная надежда найти хоть кого-то из семьи оживила его и вдохнула силы.
— Все вместе пойдем, — решил Селяня. — Мало ли что…
— А тут все равно теперь и присесть некуда, — вздохнул Радобож.
По знакомой тропе до Медвежьего острова добрались быстро. Но надежды не оправдались. Там было пусто, и ни малейшего признака того, что кто-то бывал здесь после достопамятной охоты, не обнаружилось. Висела еще вонь — запах зверя, запах разлагающихся тел, сырости и запустения.
— Да и чем бы они здесь жили, если бы добрались? — Стейн поддел башмаком старую обгрызенную кость, не то лосиную, не то чью еще. — Тут даже огня развести нечем. Может, пересидели здесь, а потом подались куда-нибудь? У вас ведь есть другая родня?
— Как бы они дошли? — Эльвир пожал плечами. — Если им пришлось бежать из дома в чем были… без одежды, без еды, без лыж, без ничего… Они все равно пропали бы в лесу. Уж лучше тогда сдаться. Я имею в виду женщин. Их ведь пощадили? Если, скажем, молодая женщина с маленьким ребенком — это ведь какой скотиной надо быть, чтобы их убить?
— Боюсь, это была именно такая скотина. — Стейн посмотрел на красивую лисью шапку, которую Хелля когда-то сшила для мужа, но отдала Эльвиру. — Если правда все, что Пето рассказывал о том человеке, убитом, то в их роду не страдают излишним великодушием.