Перстень альвов, кн. 2: Пробуждение валькирии
Шрифт:
Поблуждав по темным переходам, ободравшись о камни и вымокнув в ручьях, маленький отряд под водительством Лейкнира все же выбрался на поверхность, хотя и совсем не там, где входили. Ползком пробравшись через узкую каменную щель, Лейкнир первым вылез туда, откуда тянуло свежим воздухом, и даже прохладная осенняя ночь показалась теплой после застоявшегося холода подземелья. Стояла глухая полночь, но при свете луны и звезд Лейкнир без труда сообразил, где они оказались. Это был другой склон Кузнечной горы, ближе к самой кузнице, чем к пещере Троллиной Охоты.
– А
– Мы много чего не знали! – утешил его Бьёрн. – Теперь будем знать!
На поверхности разделились: одни отправились к усадьбе, другие пустились к пастбищам, надеясь раздобыть пару овец, а остальные принялись собирать хворост. Действовать топорами Лейкнир не велел: фьялли ведь тоже не дураки, и их дозорные наверняка выслушивают в лесу именно такого рода шум.
Фьялли действительно нашлись: обойдя по склону, Лейкнир сам увидел в стороне усадьбы множество тлеющих костров. Их насчитывалось много – не меньше сотни, и пылающая цепь огибала почти половину Золотого озера.
– А мы вовремя убрались из дома! – пробормотал Лейкнир. – При таком наплыве гостей нам самим не хватило бы места.
– Посмотреть бы поближе! – вздохнул Хьёрт, которого тянуло на подвиги.
– Утром посмотрим. Сейчас все равно не много увидишь. А утром надо будет смотреть. Не только ведь мы их, они-то нас тоже будут искать!
В пещеру к женщинам Лейкнир со своей «дружиной» вернулся с богатой добычей и с ясными замыслами на будущее. С пастбищ принесли почти десяток овец, так что о пропитании можно было не беспокоиться; дров набрали достаточно, чтобы осветить и обогреть новое жилье. Все, кто спал, теперь вскочили с мест в жажде новостей.
– На рассвете вышлем маленький дозор! – говорил Лейкнир. – Там, на склоне, можно хорошо устроиться, так что человека не будет видно, а ему будет видно и усадьбу, и фьяллей. Будем сменяться по очереди.
– Я! Я! И меня! – Подростки, даже девочки, прыгали и тянули руки, пылко желая поучаствовать. Все это – и жизнь в пещере, и ночные вылазки, и наблюдение за врагом – казалось им восхитительной игрой, в которую, для пущего веселья, с ними играют и взрослые.
– Всем, всем хватит! – утешал их Лейкнир. – И следить, и дрова таскать – вам еще надоест! Сейчас я вас посчитаю, и поделим стражи.
Двух овец закололи, мясо поджарили на углях, и после еды наконец стали укладываться спать.
– Надо завтра ночью мха, что ли, набрать! – ворчал Лейкнир, снова и снова пытаясь разгладить неподатливые камни, накрытые шкурой, а те никак не желали понимать, что Альдоне дочери Вигмара не подобает такое жесткое ложе. – Это же будет не спанье, а одно наказание!
– Так и положено! – шепотом посмеивалась Альдона. – Мы же под землей, все равно что в Хель, а здесь роскошных мягких постелей не полагается. «Мокрая Морось зовутся ее палаты, Голод – ее блюдо, Одр Болезни – постель, Злая Кручина – полог ее». [10]
– Ну,
10
Старшая Эдда. Песнь о Хельги сыне Хьёрварда. Пер. А. Корсуна.
– Ты чего? – не понял он, на всякий случай не шевелясь, стоя возле нее на коленях на разложенном «Одре Болезни» и по привычке прислушиваясь к отдаленным голосам горы.
Но Альдона, ничего не говоря, с изумлением, восхищением и ужасом смотрела ему в глаза, и он ясно видел ее взгляд, несмотря на то что сам спиной загораживал свет костра.
– Ты… – сдавленно-восхищенно шепнула наконец Альдона. – Ты сам-то знаешь…
– Что?
– Что… что у тебя глаза светятся?
– Чего?
– Глаза у тебя светятся в темноте! – Альдона усмехнулась, понемногу приходя в себя. – Никогда раньше не было! Никогда в жизни! А тут, под горой, засветились.
– С чего это? – Лейкнир не знал, верить ли ей, и похлопал глазами, будто надеялся заметить якобы исходящий из них свет.
– А с того! – Альдона усмехнулась. – Лейкнир из племени ундербергов! Дождешься – тебя еще здешним конунгом выберут. Подгорным. А что? Имеешь право! Ты же потомок их правительницы!
Лейкнир подумал, потом тоже усмехнулся и подтянул Альдону к себе.
– Очень может быть, что и выберут, – шепнул он, обнимая ее. – Значит, я тоже как бы из рода конунгов. Ничуть не хуже всяких там…
– Никаких других не будет! – вдруг очень твердо, без смеха, ответила Альдона и тоже обняла его. Сейчас, в тревоге бегства и жути подгорного существования, она со всей полнотой поняла, что не в силах расстаться с Лейкниром, который даже фьяллей и гору делает для нее не такими уж страшными. – Пусть они как хотят… Я люблю тебя, я останусь с тобой.
Лейкнир ничего не ответил сначала, а только прижался лицом к ее волосам и замолчал. Восемь лет назад он понял, что любит Альдону, и восемь лет она знала об этом, но только сейчас она в первый раз сказала, что любит его. Это было то, чего он желал и на что надеялся, то теряя надежду, то вновь обретая. Он знал, что при всей своей добродушной насмешливости Альдона обладает очень твердым духом. Если она наконец сказала «люблю», то не для того, чтобы передумать.
– Я думала, что ты уже ничем не можешь меня удивить! – шепнула Альдона, чтобы немножко сгладить торжественность своих же слов. – И я ошиблась.
– Тем, что глаза светятся?
– Нет. Тем, что я сама не знаю, почему я тебя люблю!
К полуночи Торбранд конунг уже был готов идти. С собой в гору он взял совсем маленькую дружину – одиннадцать человек, надеясь в душе, что священное число двенадцать охранит их от тех неведомых опасностей, что наверняка встретятся на пути к кладовым Хродерика.