Перстень Иуды
Шрифт:
– А Гофман? – спросил Петр.
– Сгорит в пожаре, – буднично пожал плечами Гном. Потом вынул из-за пояса наган, протянул Пыжику.
– Держи. Пока только один достал. А Седому завтра выдам…
«Все ясно!» – подумал Петр. Его подозрения усилились, когда Пыжик пошел провожать Гнома и они опять долго шептались в коридоре.
Гофман оказался высоким, сутулым, горбоносым мужчиной лет шестидесяти. Волосы у него остались черными, только на висках выцвели и засеребрились. На нем была отглаженная черная
Петр нервно переминался с ноги на ногу. Когда он снял украшение, то почувствовал себя, как голый. Появилось чувство беззащитности, накатила тревога, даже зубы защелкали, словно от холода… Он осмотрелся. Прилавки сверкали драгоценностями. Серьги, кулоны, цепочки, кольца, броши, запонки, портсигары… Золото белое, желтое, красное, цветное, гладкое, рифленое… В крайней справа витрине – украшения с камушками: желтыми, красными, зелеными и невзрачными, на первый взгляд, белыми, испускающими острые цветные лучики…
В магазине находился только один продавец – молодой худощавый паренек в таком же наряде, как хозяин. Видно, Гофман требовал единообразия в одежде. И охранник – тоже в черном. Вопреки ожиданиям, он был один – здоровенный, угрюмый парень с пристальным взглядом, решительными манерами и квадратной челюстью, выдающей твердость характера. Крепкий орешек! Где же второй? Заболел? Или где-то в подсобных помещениях?
– Должен вас огорчить, молодой человек: материальной ценности сей предмет не имеет, – проговорил наконец Гофман, не прекращая осмотра. – Это обычное железо и окаменевшая смола…
– Не может быть! – ахнул Петр. – Совсем недавно я показывал его ювелиру на Богатяновском спуске! Он сказал, что это белое золото и оникс!
– Акоп так сказал?! – Гофман поднял брови, лупа выпала, он едва успел ее подхватить и вернуть на место. – Очень странно… Вы можете подумать, что я вас дурачу! Но вот, смотрите…
Он извлек маленький пузырек с прозрачной жидкостью, осторожно откупорил и заостренной спичкой нанес крохотную капельку на блестящую поверхность перстня.
– Видите? Это кислота… Под ее воздействием любой металл темнеет. Кроме золота! А теперь смотрите, вот, под увеличительным стеклом… Видите, появилось темное пятнышко? Значит, это не золото! И камень не блестит, не отсверкивает и не переливается, как положено отшлифованному драгоценному или даже полудрагоценному камню… Значит, что? Это не бриллиант и даже не оникс. Это обычная смо-ола-а…
– Но тот ювелир делал то же самое! И ничего не темнело… А камень сверкал и переливался!
Гофман печально улыбнулся.
– Извините, молодой человек, вы ведь сами все видите! К тому же я не предлагаю купить у вас эту вещицу по бросовой цене. Тем более, что кроме материальной существует еще историческая ценность… Это, несомненно, антикварная вещь, раритет!
Петр поспешно надел перстень. Сразу стало спокойней и теплее, как будто он оделся. И вернулась уверенность, которая не покидала его в последние дни.
– Что-то дымом запахло, – Гофман насторожился и сморщил нос, принюхиваясь. – Да, точно… Ну-ка, Паша, посмотри в подсобках…
Встревоженный продавец скрылся в глубине магазина.
Входная дверь резко распахнулась.
– Пожар! Дом горит! – с порога заорал Пыжик. – Спасайся, кто может!
– Горим! – в унисон закричал худощавый парнишка, выскакивая из подсобки. За ним в зал повалил на глазах густеющий дым.
– Я за пожарными! – продавец метнулся к выходу и выскочил на улицу. Охранник бросился следом.
– Товар спасать надо! – резким ударом Петр разбил правую витрину и принялся складывать украшения с камушками в специально припасенную наволочку.
– Что вы делаете?! – Гофман в ужасе вытаращил глаза. Но тут Пыжик достал наган, и он все понял. Его глаза выкатились еще больше.
– Берите все, только не убивайте! Все застраховано…
– Надо было жизнь страховать! – Пыжик выстрелил.
Гофман откинулся, схватился за грудь и сполз под прилавок. К запаху гари добавился острый запах пороха.
Пыжик перевел ствол на бывшего друга, но опоздал – Седой был готов к такому повороту событий и уже держал в руке свой браунинг. Его выстрел прозвучал на долю секунды раньше, и блестящая, будто серебряная пуля вошла Пыжику в лоб, прошла сквозь мозг и застряла в затылочной кости. Тот вряд ли понял, что произошло, и растянулся напротив Гофмана, только по эту сторону прилавка. Спрятанная под пальто бутылка разбилась, резко запахло керосином. Все произошло так быстро, что красивая желтенькая гильза еще крутилась в воздухе.
Помещение наполнялось дымом. Кашляя, Седой лихорадочно набивал наволочку, когда краем глаза засек движение сзади. Он резко обернулся, вскидывая пистолет. Это оказалась Милка. Ярко накрашенная, в маленькой, облегающей голову шляпке и длинном узком пальто, она походила на артистку из немого кино. Только большая сумка в руках портила впечатление.
– Фу! Ты убил его! – фальцетом закричала она. – Зачем?! Мы так не договаривались…
Подобрав полы пальто, она опасливо перешагнула через Пыжика. И надрывно закашлялась.
– Давай быстрей… Этот дым… Задохнуться можно…
Седой молча вынул из ее сумки белый узелок, а наволочку сунул на его место.
– Кто у входа?
– Никого! – она яростно терла слезящиеся глаза, с трудом сдерживая кашель. – Все, я больше не могу…
– Выйдешь после меня! – приказал Седой и уточнил:
– Минуты через три…
Он с облегчением выскочил на свежий воздух, глаза слезились, в горле першило. Из двора выбежал Скок и, хромая, побежал к стоящей неподалеку пролетке, из которой нетерпеливо выглядывал Гном.