Перстень с печаткой
Шрифт:
— Совершенно верно, товарищ полковник, но с одним дополнением: позднее, желая, по-видимому, загладить свою вину, он присоединился к вашей группе.
— Очень смелое предположение.
— Знаю, но — обоснованное. Я иду еще дальше. Он же выдал и… адрес квартиры, где скрывался профессор Калди.
— Ну что вы! Почему же он тогда не выдал Домбаи?
— Потому что не знал, где Домбаи находился. Но дядю своего он успел выдать, потому что в тот же день немцы пытались арестовать и Игнаца Шавоша. Таковы факты, товарищ полковник.
— Факты, не спорю, упрямая штука, но ваши выводы ошибочны.
— А где доказательства? — воскликнул подполковник. — Только показания Борши и Домбаи. Но они оба сами ссылаются при этом на немецкого врача, от которого якобы это слышали.
— И что же вы собираетесь предпринять? — Кара, явно недовольный, поднялся.
— Внесу предложение на арест Кальмана Борши.
— Но улики, собранные вами, неубедительны. Погодите немного.
— Не могу поступить иначе, товарищ полковник. Знаю, что Борши ваш приятель, но иногда люди ошибаются и в друзьях.
— Вы уже доложили о своем предложении?
— Да, доложил.
Кара поднялся, подошел к телефону и набрал номер заместителя министра.
— Эрне Кара. Привет. Мне нужно немедленно поговорить с тобой.
Час спустя начальник следственного управления сообщил подполковнику Тимару, что заместитель министра не дал разрешения на арест Кальмана Борши.
9
В библиотеке своей лондонской квартиры доктор Шавош беседовал с Шалго.
— Знаете, Шалго, — говорил он, вглядываясь в лицо бывшего старшего инспектора, — если бы нам с вами милостью божьей объединить наши усилия, мы добились бы фантастических успехов!
— Ну что ж, полковник, давайте объединимся! — весело согласился толстяк.
Шавош, немного помолчав, заметил:
— К сожалению, это невозможно.
— Почему же? — спросил Шалго, хотя уже заранее знал, каков будет ответ. Шавош был крепким орешком и ловко умел скрывать свои мысли.
— Скажите, вы доверяете мне?
Вопрос был поставлен в лоб, но Шалго понимал, что если он собирается добиться чего-нибудь от Шавоша, то должен быть хотя бы в известных пределах откровенным. Пососав толстую сигару и опустив тяжелые веки, он сказал:
— Нет. Так же, впрочем, как и вы мне. — С его лица сбежала добродушная усмешка, он пощипал свой подбородок и с некоторой грустью продолжал: — А поэтому, дорогой полковник, обстановка вынуждает меня к самозащите.
— Что вы имеете в виду? — полюбопытствовал Шавош, прищурив один глаз.
Шалго подался корпусом вперед.
— Что случится, если однажды кто-нибудь возьмет да и шепнет французам, что я одновременно работаю и на вас?
— Не говорите глупостей, Шалго! — возмутился Шавош. Он хотел еще что-то добавить, но толстяк, подняв руку, остановил его:
— Только не клянитесь, полковник! Я ведь тоже немного знаю нашу профессию, и правила игры мне достаточно известны! — Он положил сигару, достал из кармана платок, откашлялся. — Оберегать меня вы будете только до той поры, пока я не перестану представлять интерес для вашей службы.
Шавош рассмеялся и покачал головой.
— И как вы этого собираетесь достигнуть? — спросил он.
— Очень просто. — Шалго в упор посмотрел на Шавоша. —
Шавош внимательно слушал рассуждения толстяка и чувствовал, что наступил подходящий психологический момент, когда он может спросить, каковы же отношения между Кальманом и Шалго. В Вене он уже однажды спрашивал его об этом, но тогда Шалго уклонился от ответа. Сейчас толстяк, кажется, разоткровенничался.
— Шалго, вы завербовали моего племянника?
Шалго, удивленный, но и довольный, взглянул на полковника, потому что ему тоже хотелось знать, встречался ли Шавош с Кальманом в Вене.
— Интересно, почему вы думаете, что я завербовал его?
Шавош пожал плечами. Отвечая, он взвешивал каждое слово.
— Просто думаю, что и французам не помешал бы свой агент в Дубне. Вы же, дорогой Шалго, имеете полную возможность скомпрометировать Борши, а значит, и заставить его работать на себя.
— Как будто вы не можете заставить его работать на себя! — парировал Шалго.
— Сейчас речь не о нас. Я хотел бы слышать ваш ответ.
Шалго потер подбородок и усмехнулся.
— Я понимаю вас, полковник. Вас смущает то обстоятельство, почему я, когда работал секретным сотрудником в новой венгерской контрразведке, не выдал, не разоблачил Кальмана? И вы тут же делаете вывод, что я завербовал его. Должен согласиться, что умозаключение вполне логичное.
Шавош утвердительно кивнул.
— Совершенно верно. Из донесения барона Жиграи я знал, что венгерская контрразведка занимается Кальманом и что его уже несколько раз допрашивали. Пытались доказать, что он английский агент. Но им не удалось этого сделать в основном потому, что вы, Шалго, отказались тогда дать против него показания. Отсюда логичный вопрос: почему?
Улыбка Шалго стала еще мягче. Он хихикнул себе под нос и сказал:
— Действительно, логичный вопрос. В особенности если принять во внимание, что Кальмана подозревали не только в том, что он сотрудничал с англичанами, но и в том, что он был агентом гестапо и выдал немцам и Марианну Калди и всю подпольную группу Татара. Чтобы успокоить вас, скажу, что я тоже знал об этом идиотском подозрении. Кальман обратился ко мне за советом: что ему делать. А я посоветовал ему молчать. И тем не менее я не завербовал его.
— А позднее? — настаивал Шавош.
— И позднее нет. Хотя и получил приказ на его вербовку.
Полковник поиграл галстуком и задумчиво проговорил:
— Почему же вы не выполнили приказ?
— А вот это как раз то, чего вы, дорогой полковник, не в состоянии понять! — бросил Шалго.
— Не хитрите, Шалго! — воскликнул полковник.
— И тем не менее это так! Оскар Шалго способен в определенные моменты жизни быть сентиментальным. Представьте себе, я чувствовал самые настоящие угрызения совести. А позднее, когда я действительно получил приказ завербовать его, я понял, что это мне уже не удастся сделать. Борши за это время успел перемениться. Поймите, полковник: как это ни парадоксально, я люблю этого человека и хочу, чтобы он был счастлив!..