Первая командировка
Шрифт:
Это «все-таки» напомнило Самарину о многом...
Люся возникла в его жизни, когда он кончал юридический. Это случилось так... Под вечер он вышел из института после заседания комитета комсомола и пошел вверх по улице Герцена. Накрапывал весенний, но уже теплый дождик. У консерватории стояла девушка. Прикрыв голову газетой, она посматривала туда-сюда, явно ждала кого-то. Когда он с ней поравнялся, она сказала ему:
— Не хотите пойти на Ойстраха?
— Хочу, — ответил он.
— Давайте быстрее, уже начало.
Они взбежали по широкой лестнице и прорвались в зал, когда билетерша уже закрывала дверь. Хорошо еще, их
— Начинаем концерт, — неестественным, вещим голосом заговорила дама.
Виталий к музыке был равнодушен, тем более к серьезной. Почему же он пошел на этот концерт и, вообще, почему он в тот вечер поступал так на себя не похоже? Он не может толком ответить себе на этот вопрос. Может быть, дело было вот в чем... Только что заседал институтский комитет комсомола, в котором он состоял два последние года учебы. И он все время думал, что для него это заседание последнее. Осенью, когда начнется новый учебный год, на первом общем собрании комсомольцев института о нем скажут как о выбывшем из состава комитета в связи с окончанием учебы. И ему было очень грустно. И одиноко. Остальные члены комитета были с первых курсов, они снова будут собираться в этой комнате и в будущем году. А он здесь в последний раз. С этим горьким чувством он и вышел на улицу Герцена...
Когда он однажды выложил это объяснение Люсе, она сказала:
— Поня-я-ятно. Ты решил мною открыть новую страницу своей жизни.
— Скажи лучше, кого у консерватории ждала ты? — спросил он.
— Это не имеет никакого значения, раз пришел ты. Пришел — и остался.
Выяснилось, что их судьбы в чем-то схожие. Люся тоже росла без отца. Но у нее не было и матери. Ее родители совсем еще молодыми погибли в железнодорожном крушении, возвращаясь из Сочи. Сначала ее взяла к себе тетя, а потом ее кормильцем и воспитателем стал старший брат Владимир, военный летчик. По рассказам Люси, кормильцем он был еще туда-сюда, а воспитатель — никакой. То и дело служба кидала его в разные концы страны. Только последние три года он, ссылаясь на свою ответственность за воспитание сестры, получил постоянную работу в Москве — обучал рабочих парней летному делу в заводском аэроклубе.
— Знаешь как он меня воспитывал? — рассказывала Люся. — Рано утром собирается в свой аэроклуб, а я — в школу. Пьем молоко с французскими булками. Мы два года так завтракали. Он посмотрит на меня, погрозит пальцем и скажет: «Смотри, Люська, чтобы никаких там!» Вот и все воспитание. Я, бывало, спрошу: «А что это значит — «никаких»? А у него на ответ и времени нет, убегает. Но, кажется, воспитывал он меня правильно. Главное, чему он меня научил, может, сам того не зная, — никогда никому ни в чем не врать. И еще — чтобы ни случилось, не вешать нос на квинту. Это было одно из любимых его выражений. По этим двум пунктам он жил и сам.
Отношения их сразу завернулись круто. Еще тем летом они стали близки. Люсин брат улетел на какие-то сборы аэроклубных инструкторов. Люся сказала Виталию об этом, когда они в Сокольниках стояли под деревом, прижавшись к корявому стволу, а над ними бушевала гроза.
— Как стихнет, на метро — и ко мне, — сказала она и добавила, точно извиняясь или желая что-то объяснить или, наоборот, от объяснения уйти: —
И он сразу стал волноваться. Он уже знал, что произойдет. Они же не дети. Но он этого страшился. Ему и сейчас как-то неловко про то вспоминать...
Потом, опустошенные, бессильные, они тихо лежали на тесной Люсиной постели. Смотря в ее сонные голубые глаза, он сказал шепотом:
— Ты моя первая девушка... первая.
— Хочу, чтобы последняя.
— А ты?
— По-мо-о-о-ему, первый тот, который последний.
Бог ты мой, сколько у него в тот вечер было счастья, нежности, гордости!..
Но вскоре началось между ними и что-то горькое. Ну, может, не горькое, а досадное, что ли... Он решил, что им надо расписаться. Сказал Люсе, что уворованной близости ему не надо.
— Боишься милиции? — непонятно рассмеялась Люся. — Нет оснований, ты не вор, я тебе все отдаю сама. Так в милиции и заявлю. И все. И ни слова о загсе...
Потом — мама... Она догадывалась, что у него с Люсей что-то серьезное, и не раз делала туманные, но достаточно прозрачные намеки. В общем, она хотела одного — чтобы все было честно и чисто. Но он все-таки боялся, что женитьба отнимет его у матери, и без того одинокой. Но однажды она сама прямо сказала, что хотела бы иметь невестку. Сказала: «Была бы у нас настоящая семья...»
А Люся разговоры о женитьбе неизменно переводила в шутку: «А ты, оказывается, порядочный формалист». Или: «Ну зачем тебе справка из загса? Будешь класть ее под подушку как оправдательный документ?..» Или вдруг вроде даже серьезно: «Нет ничего легче, как зарегистрировать брак, а более важно — сохранить любовь». Или опять со смехом и целуя его: «Давай поженимся в церкви, там при этом поют...»
В эту пору он первый раз повел Люсю домой, к маме. И Люся ей не понравилась. Она вела себя очень странно — самоуверенно и даже нахально. Такой он ее просто не знал, ни разу не видел. Она даже позволила себе сказать, что единственный сын — это очень опасный муж.
— Опасный для кого? — спросила мама,
— Для всех, — ответила Люся.
Мама даже покраснела.
В общем, не понравилась она маме. Виталий это ощущал каждую минуту, хотя мама была с ней очень мила, держалась весело, непринужденно, но именно эта веселость и была для Виталия тревожной.
Потом он проводил Люсю домой. В метро и всю дорогу до ее подъезда они говорили о воякой чепухе. Виталий чувствовал, что Люся за эту чепуху прячется.
— Возвращайся домой, — сказала она, как только они подошли к ее подъезду. — Тебе сейчас нужно быть с ней... — Она коснулась сухими губами его щеки и скрылась в подъезде.
Он вернулся домой. У мамы глаза были заплаканные. Боже, она даже припудрила щеки!
— Как тебе Люся? — спросил он, не желая оттягивать этот разговор ни на, минуту.
Мама долго молчала и вдруг спросила:
— А она не грубая... немного?
— Да нет, мама. Она сегодня держалась как-то странно, будто нарочно хотела показаться хуже.
— Ты говорил, она работает в справочном бюро?
— Да. И одновременно заочно учится в МГУ, на историческом.
— В справочном бюро, конечно, надо знать все. Чего там только не спрашивают! — усмехнулась мама и вдруг как-то обеспокоенно спросила: — Тебе же она нравится?