Первая леди
Шрифт:
— Ты несправедлива, — тихо выговорил он.
— Мне все равно! Повторяю, я видела лицо Люси, и мне не до справедливости!
— Я не обязан объяснять свои поступки.
Нили отвернулась.
— Не обязан.
— Послушай, Нили, я тут ни при чем. Не я создал эту ситуацию. Ее мне навязали.
— Да, по-моему, ты об этом упоминал, — резко, чтобы скрыть боль, бросила Нили. Пусть они были вместе неделю, но за это время стали семьей. Эта крепнувшая связь для него была бременем,
— Ты это из-за детей? Или из-за нас?
Такое качество, как деликатность, отнюдь не было присуще Мэтту, и ей следовало знать, что он очертя голову ринется в бой.
— О нас? Такого понятия вообще нет, — выдохнула она, надеясь, что он возразит. — Мы оба это знаем. Есть только то, что существует в этот момент.
— А ты хочешь, чтобы было больше?
О нет! Она не позволит ему над собой издеваться!
— Да как это возможно? Я ведь женщина. Часть империи зла. Не говоря уж о моем положении в этой стране.
— Ты действуешь мне на нервы!
— Мне это абсолютно все равно.
Все вышло из-под контроля: ее эмоции, жизнь, любовь к человеку, которому она безразлична. Они даже не способны спокойно обсудить причины, по которым их брак невозможен. Потому что его чувства к ней совсем не глубоки.
Она ожидала, что Мэтт в гневе выбежит из спальни, но этого не произошло. Он подошел ближе, протянул руки и привлек ее к себе.
— Негодница, — проворчал он. Ах эта его неуемная доброта!
Она ощутила, как он гладит ее по волосам и, жалобно всхлипнув, прижалась щекой к его груди.
— Знаю.
Он коснулся губами ее макушки.
— Неужели нравится ругаться со мной?
— Наверное.
— Ладно. Раздевайся.
Если бы все было так легко…
Нили вздохнула:
— Не все решается сексом.
— Не хочу слышать никаких возражений, снимай одежду. Меня нужно ублажать.
— Ублажать? Разве так обращаются с первой леди?
— Ты мояпервая леди, и я только начал. — Он ухватился за полу блузки и в спешке оторвал завязку подушки. — Черт, ненавижу эту штуку!
— Еще бы! Ты ненавидишь все, что имеет хоть какое-то отношение к детям.
— Нечестная игра!
— Можешь подать на меня в суд.
— У меня идея получше.
Глаза Нили раскрывались все шире, пока он излагал свой план восхитительно-непристойными словами, не скрывая того, что было у него на уме. Желание, сильное, как боль, пронзило ее.
— Уверен, что способен ублажить меня?! Не скиснешь на полпути?
— Постараюсь.
Одежда разлетелась по всей комнате, и уже через мгновение они оказались в постели. Он навалился на нее и стал осыпать
Их схватка была свирепой и отчаянной. Оба отдавали все, ничего не утаивая. Вот только слов любви не было. Она не могла высказать то, что чувствовала. А он просто не испытывал в этом потребности.
Когда все было кончено, он осторожно погладил ее, как нечто бесконечно хрупкое и маленькое. Поцеловал ее лоб, уголки губ, кончик носа. Словно пытался навсегда запомнить ее лицо.
Она прижала губы к его груди, провела пальцем по ключицам.
Мэтт погладил ее плечо, зарылся лицом в волосы. Она почувствовала, как он вновь напрягся, и скользнула рукой по животу, чтобы приободрить его.
— Мне нужно сказать тебе кое-что, — почти неслышно шепнул он.
Похоже, его что-то тревожит. Но время и без того работает против нее. Она опустила руку чуть ниже.
— Потом.
Едва она коснулась его плоти, Мэтт задохнулся и положил ладонь на ее дерзкую руку.
— Только сейчас. Я и так слишком долго это откладывал.
— Девочки скоро вернутся. Ну же! В последний раз.
Он перевернулся на бок, оказавшись лицом к ней. И выглядел при этом таким мрачным, что сердце Нили сжалось от дурного предчувствия.
— Мне следовало сказать тебе вчера… даже раньше… но я струсил. Побоялся. Тебе вряд ли это понравится.
Игривый настрой куда-то пропал. Куда подевались томность и чувственные порывы?
Нили терпеливо ждала, но Мэтт по-прежнему колебался. Ей уже становилось дурно.
— Ты женат, — выдохнула она.
— Нет! — Он гневно сверкнул глазами. — За кого ты меня принимаешь?
Ослабев от неожиданной радости, она вновь откинулась на подушку. Все остальное не важно. Хуже этого ничего быть не могло.
— Нили, я не работаю на сталелитейном заводе.
Нили посмотрела на него с недоумением. Он кажется таким расстроенным. Таким серьезным. Так и хочется утешить, сказать, что все его тревоги выеденного яйца не стоят!
— Я журналист.
У нее перед глазами все поплыло.
— Я пытался признаться вчера в ресторане, но оказался слишком большим эгоистом. Хотел провести с тобой последнюю ночь.
Долгий молчаливый вопль ужаса и ярости копился в душе, готовый вырваться на свободу. Он что-то говорил… говорил… пытался объяснить…
— …работал в Лос-Анджелесе… желтый канал… таблоид… возненавидел свою работу…
Нили чувствовала, что теряет сознание.
— …все искал суперисторию, сенсацию… чтобы снова высоко держать голову, но…