Первая любовь королевы
Шрифт:
— Можете поздравить меня, достопочтенный отец, — произнес герцог, замедляя шаг. — День начался на редкость неудачно, но закончился полной победой, и я думаю, что вы порадуетесь этому вместе со мной.
На длинном столе, застланном тяжелой алой скатертью, были расставлены закупоренные графины с вином, разложены серебряные ложки, тарелки и солонки. Слуги засуетились при появлении хозяина. Была подана вода в золоченой миске и тонкие полотняные полотенца. Оруженосец, бесшумно приблизившись, принял у сюзерена бархатный упланд и тут же удалился. Герцог, вытирая руки, повторил:
— Да, святой отец, это большая победа.
Слова эти были обращены к священнику в сутане францисканца —
Этот монах, очень похожий на других таких же братьев-францисканцев, шатающихся по всему белу свету, был тем не менее важной особой. Его звали отец Кристофер Гэнли. Ему исполнилось пятьдесят шесть лет, и почти тридцать из них он состоял при герцоге Сомерсете в качестве капеллана и первого советника.
С его мнением Эдмунд Бофор считался.
— О какой победе вы говорите, милорд? Целый день я не знаю, где вы и что с вами. В полдень этот мальчишка Рольф, ваш оруженосец, явился весь избитый и рассказал, будто вас чуть не арестовали в парламенте и что люди Йорка всем скопом кинулись вас бить. Что вы называете победой? Разве только то, что вам удалось оттуда выбраться? — Отец Гэнли коснулся креста у себя на груди: — Что ж, не будем гневить Господа. Того, что вы живы, вполне достаточно.
— Э-э, достопочтенный отец, прекратите, наконец, причитать. Вся беда в том, что вы еще ничего не знаете. — Герцог усмехнулся: — Что ж, я без ложной скромности скажу вам: вы видите перед собой первого человека в Англии.
— Первый человек в Англии — это король, милорд.
— Полно, полно, отец мой! Кто верит в эти басни? Первым человеком теперь буду я! — Герцог сделал слугам знак подавать на стол. — Йорки проиграли, а в моем гербе, клянусь распятием, следовало бы теперь изобразить рядом с решеткой и феникса. Сегодня я просто возродился из пепла…
Складка между белоснежными лохматыми бровями священника разошлась, очертания лица стали мягче:
— Вы сняли камень с моей души, милорд. Вы не стали бы радоваться попусту, стало быть, вам воистину есть чем гордиться. Я жду вашего рассказа, лорд Эдмунд, и надеюсь, что смогу вам пригодиться.
— Да-да, но сперва вы окажете мне честь и отужинаете со мной, а затем поведаете, как обстояли дела здесь, пока меня не было. Кроме того, надо непременно поднять кубки за ее величество… Какое вино нам подано? — Сомерсет раздраженно обернулся к своему виночерпию: — Что это ты сейчас поставил на стол, плут?
— Эль и черный портер, с позволения вашей светлости.
— Да поди ты! Пить эль за здоровье королевы? Подать лучшего бургундского, да поскорее, не то я прикажу тебя высечь, болван!
Виночерпий метнулся выполнять приказ. Пока продолжалась война, пить французские вина считалось в Англии роскошью — они не только стоили дорого, но и трудно доставались. Однако герцог,
— Говорите же, говорите, отец Гэнли. Я весь обратился в слух.
Голос священника звучал ровно. Он поведал о том, какие посетители нынче были, какие вельможи заявили герцогу о своей поддержке. Оказывается, могущественный граф Уэстморленд, хоть он и один из Невиллов [12] , чего-то не поделил с родственниками и испытывает теперь неприязнь и к ним, и к Йорку — так было бы неплохо воспользоваться его силой и привлечь на свою сторону… От его светлости герцога Эксетера [13] прибыл гонец с сообщением, что у кентского побережья схвачен человек с предательскими письмами, сочиненными, по всей видимости, самим Йорком. Человек этот, желавший разжечь новую смуту в Кенте, брошен в узилище, и герцог Эксетер хочет посоветоваться по поводу его дальнейшей судьбы. А вот Томас Юнг, представитель Бристоля, к сожалению, еще не схвачен, ибо находится в доме Йорка и взять его оттуда нет никакой возможности.
12
Невиллы — знатные феодалы. Их род был кровно связан с Йорками.
13
Генри Голланд, герцог Эксетер — тогдашний лорд-адмирал Англии, сторонник Маргариты Анжуйской.
— Все это не беда, — отозвался герцог. — Мы исправим дело.
— Как вы думаете это сделать, милорд?
— Просто, отец Гэнли: велите прислать сюда писца, и я продиктую приказ.
— С каких это пор Йорк повинуется вашим приказам, милорд?
Герцог усмехнулся углом рта:
— Это будет приказ короля. А мы только скрепим его личной королевской печатью.
Герцог за ужином пил довольно много, и если бы отец Гэнли не знал, что вино на Эдмунда почти не действует, то заподозрил бы, что лорд Бофор просто пьян и говорит невесть что. Однако герцог не казался пьяным, напротив, был холоден и собран, как обычно, говорил связно. И уже в следующий миг, чтобы развеять сомнения священника, герцог положил прямо перед ним личную печать короля.
На какой-то миг воцарилось молчание. «Вряд ли герцог получил печать от короля, — подумал священник, — стало быть…»
— Это что же, ваша светлость, — произнес он вслух, — признательность королевы к вам простирается уже так далеко?
Глаза Сомерсета свернули ироническим блеском.
— И даже дальше, достопочтенный отец.
— Даже дальше? Уж не хотите ли вы сказать, что…
— Хочу. Именно это я и хочу сказать. Вы знаете, что я долгие годы добивался этого. Вам ли спрашивать?
Да, отец Гэнли знал. Многие знатные лорды смотрели на Маргариту Анжуйскую с вожделением: кто овладеет ею, тот овладеет и властью. Но гордая королева еще никому не отвечала взаимностью. Ее, как говорили, добивался сам Йорк, а когда дело не вышло, он и начал свои интриги против короны… Что ж, а вот герцог Сомерсет оказался удачливее. Он уже давно был у королевы в особой милости. Но чтоб вот так, безоглядно и безрассудно вручить фавориту печать короля — нет, пожалуй, такого еще не бывало в Англии.