Первая любовь (сборник)
Шрифт:
– Мама, оставь! – сказал он тихо. – Я как стеклышко. Двадцать пять граммов рома и ничего больше.
– Рома! – закричала Вера. – Этой гадости? Где? Где? С кем?
– У Юльки, мама. У Юльки. Мы выпили за счастье. – И он положил руку матери на плечо, потому что ждал: сейчас она вздохнет освобожденно и скажет: «Ну слава богу, с Юлькой! А я думала, с какими-нибудь охламонами».
– Ты у нее был? Ты с ней пил? – Мать заговорила шепотом и потащила его в кухню. – У нее был день рождения? Или что? Сколько вас было?
Роман сел на трехногую табуретку и сказал, потому что не понимал, почему нельзя этого говорить
– Мама, – сказал он. – Я считаю, что смешно и глупо скрывать все от тебя. Мы с Юлей любим друг друга… Сегодня мы дали друг другу все возможные доказательства… Я, мама, пьяный не от рома, а от счастья. Зря ты меня в ванную… И про ремень зря… Я хочу, чтоб вы знали это с папой, потому что сразу после школы мы поженимся. Это твердое решение… Скорее всего, я, мама, однолюб…
Роман говорил спокойно, и чем дольше говорил, тем лучше у него было на душе, потому что была правда, ясность. И эта его душевная ясность не допускала мысли, что он может быть не понят, тем более кем – мамой. А Веру сотрясал озноб. «Все возможные доказательства» – что это? Лучше бы напился, как скотина, где угодно и с кем угодно. Чепуха это по сравнению с тем, что он, дурак, лопочет! Женитьба? Однолюб? Она ненавидела в эту минуту сына за то, что он серьезный и искренний, за все эти его идиотские моральные качества, которые заставляют его признаваться во всем. Конечно, кругом виновата эта Юлька. Просто сучка, и все! И хоть Вере сейчас на сына смотреть противно – сидит, раскачивается и порет чушь, – но спасать его надо! Спасать от этой девчонки, от этой семьи, от Людмилы Сергеевны, у которой было три мужа (в запале Вера и Костю причислила к ее мужьям), а этот ее дурачок трясет знаменем: я однолюб! Я однолюб! Ты-то, может, и однолюб, но на кого польстился! Вере стало мучительно себя жаль. Хлопотала о переводе, лила крокодильи слезы перед двумя директорами. Тратилась на Мариуполь. Да мало ли ею сделано для сына, и это все для того, чтоб он ее сейчас прямо по голове этой новостью? Она гордо встала.
– Считай, что я ничего не слышала, – сказала она Роману. – Потому что иначе к тебе надо вызывать «Скорую» и везти в Кащенко. Ты псих. «Доказательства», «женитьба», «однолюб». Весь этот бред. Таких Юль у тебя будет миллион. Понял? Ничего серьезного в семнадцать лет не бывает. И не говори, – закричала она, – мне о Ромео и Джульетте! Им не черта было делать! Не черта! А у тебя десятый класс – кстати, Ромео был грамотный или нет? – потом институт…
– Ой, мама! – застонал Роман. – Остановись! – Он встал. – Все равно я рад, что тебе сказал. Теперь все ясно. – Он ушел в свою комнату и в отличие от Юльки сел за книги, потому что теперь это надо было двоим – и ему и ей, – быть образованным, умным, знающим. Надо занимать место в жизни ради Юльки, ради будущих детей, ради гнезда, которое Юлька совьет своими тоненькими обкусанными пальцами.
Костя высчитал угол поворота домой по отношению к дороге и нашел, что он нерационален. Именно такой угол дает возможность создания сквозных ветров в квартале. Он писал ядовитое письмо в «Литературку», когда услышал шум. Последнее время – он заметил – Вера стала громко говорить. Он еще не делал ей замечания, но, пожалуй, пора, что это за крики, у него лопаются барабанные перепонки. Вера стремительно вошла и закрыла за собой дверь,
– Что делать? – спросила она. – Что делать? Нашего дурачка сына опутала дочь твоей бывшей возлюбленной. Он пришел от нее выпивши… И собирается жениться…
Косте показалось, что его силой вытаскивают из теплой душистой ванны, вытаскивают в холодное, сырое помещение на сквозняк, на цементный пол… Приходится ежиться, хлопать ладонями по бокам, притопывать ногами, чтобы прийти в себя, а все эти движения им забыты и доставляют неудобства.
– Какой моей возлюбленной? – спросил он слабым голосом, призывая на выручку верного своего друга – Болезнь.
Но Вера сегодня сама не своя. Она кричит даже на него, больного!
– Какой? А у тебя их сколько было? Сто? Двести? Тогда уточняю – Людмилы Сергеевны. Лю-у-си! Люсеньки!
Что-то мучительно сладкое кольнуло в сердце и вызвало тахикардию. Вспомнилось, как старуха Эрна так обещала, так сулила ему счастье… «…Теперь, после этого вертопраха, она вас оценит, Костя!»
Вера тогда кормила Романа. Какой Костя был счастливый от посулов Эрны, а главное, можно было не скрывать радость: все понимали ее однозначно – сын же родился!
Старуха обманула. Ну и бог с ней. Как бы еще все сложилось с Люсей, она вся такая эмоциональная, экспансивная, с Верой ему покойней. Пусть она только говорит тише и не бухается на диван.
– Что делать? Я тебя спрашиваю. Что делать?
– А почему такая паника? – освободившись от тахикардии, спросил Костя. – Ну, влюбился, ну и что?
Вера второй раз за такое короткое время испытала жгучее чувство ненависти – теперь к мужу. Увиделось сразу все: и постоянное лежание, и бессмысленные подсчеты чьих-то просчетов, и то, что нет у нее мужчины в доме, а значит, снова, как всегда, придется все решать самой. А что решать и как решать, она не знает.
– Ну, влюбился, ну и что? – снова спросил Костя, чувствуя, как прежнее умиротворенное состояние охватывает его и уже не надо притопывать и поеживаться.
– А если они начали жить половой жизнью? – просвистела Вера.
И Костя захохотал. Ну можно ли придумать что-то более глупое? Роман – еще ребенок. Костя сам в этом отношении развился поздно. И потом… Где? Когда? Мальчик все время дома, ну вот сегодня уходил, но ведь на улице был день… Да и не такой он… Он робкий, жалостливый, а это, извините, несколько насилие… Он, Костя, сам в свое время этого боялся… Надо, чтобы нашлась опытная женщина, а так, девчонка, сверстница… Это невообразимая чушь!
– Не паникуй, Веруня! – сказал он ласково. – Ничего у него нет. Целуется где-нибудь украдкой в лифте.
– Ты что, не видишь современную молодежь? – зло спросила Вера. – Им же на все плевать. Они готовы отдаваться на глазах у всех!
– Молодежь во все времена одинакова! А первый признак старости, Веруня, брюзжание на ее счет. Рома! – закричал Костя громко. – Что ты делаешь, сынок?
– Решаю математику! – ответил Роман.
– Вот видишь! – усмехнулся Костя.
– От тебя помощи, как от козла молока, – сказала Вера. – Надо думать самой.