Первая мировая война
Шрифт:
Этой зимой в Лондоне уроженец Румынии, палестинский еврей Алекс Ааронсон, предложил Британии свою помощь в изгнании турок из Палестины. Его семейство уже создало шпионскую сеть на территории Палестины. Он был готов предоставить ее в распоряжение британцев. Их знание расположения колодцев и источников на территории между Газой и Беэр-Шевой должно было стать решающим фактором для помощи британским войскам, когда придет время наступления. Ааронсон, чье предложение после тщательных расспросов было принято, вернулся в Каир.
В начале 1917 г. в войне принимали участие одиннадцать европейских государств и Турция, основная часть территорий которой относилась к Азии. Совсем недавно в войну вступила Португалия. Ее войска уже присоединились к армиям Антанты на Западном
Важную роль в войне играли национальные устремления. В Аравии набирала ход арабская революция. Британские офицеры, в том числе Т. Э. Лоуренс, приняли участие в ряде нападений на позиции турецких войск в районе Янбу-эль-Бахра на Красном море. Три британских военных корабля помогли арабскому лидеру эмиру Фейсалу три недели спустя захватить Эль-Ваджх. Чехи, словаки и поляки также рассчитывали осуществить свои национальные устремления в случае крушения Австро-Венгрии. Многие евреи надеялись, что поражение Турции может привести к некоторой форме еврейской автономии в Палестине. В январе один из членов шпионской сети, созданной семейством Ааронсон, вступил в контакт с австралийским военным патрулем на синайской границе.
Из всех великих держав только Соединенные Штаты продолжали сохранять нейтралитет, несмотря на гибель своих сограждан в результате немецкой подводной войны. «Войны не будет, – заверил соотечественников президент Вильсон 4 января. – Для нас принять в ней участие – это совершить преступление против цивилизации». Впрочем, через два дня Вильсон из разговора своего посла в Берлине с канцлером узнал, что мирные предложения кайзера, сделанные месяцем ранее, совсем не такие, какими кажутся. Немцы заявили о готовности «уйти из Бельгии», но на совершенно неприемлемых условиях: по словам канцлера, Германия намеревалась потребовать постоянной оккупации Льежа и Намюра, а также «других фортов и гарнизонов по всей Бельгии», «владения» бельгийскими железными дорогами и морскими портами и германского военного присутствия на территории Бельгии, которой вообще не будет позволено иметь свою армию.
Посол Джерард сказал канцлеру: «Похоже, вы не многое оставляете Бельгии, если не считать права короля Альберта пребывать в Брюсселе с почетной гвардией». Канцлер на это ответил: «Мы не можем позволить Бельгии быть аванпостом Великобритании».
Все дискуссии о будущем Бельгии вскоре перейдут в разряд чисто теоретических. Кайзер был на грани принятия решения, которое вынудит Америку вступить в войну. 9 января он председательствовал на коронном совете, на котором должен был решиться давно обсуждаемый вопрос о неограниченной подводной войне. Первым выступил начальник военно-морского штаба адмирал фон Гольцендорф, который заверил кайзера, что в случае начала неограниченной подводной войны Британия через полгода запросит мира. Кайзер спросил у адмирала, как торпедирование кораблей повлияет на Соединенные Штаты. «Даю вашему величеству слово офицера, что ни один американец не высадится на континенте», – ответил Гольцендорф. Гинденбург, выступивший следом, указал на огромное значение сокращения военных поставок странам-союзницам. Бетман-Гольвег, убежденный противник этой меры, сказал, что она будет способствовать вступлению американцев в войну, но, поняв, что армейское и флотское начальство его не поддерживают, попросил отозвать свое возражение.
Кайзер больше не колебался. Неограниченную войну немецких подводных лодок против всех кораблей, невзирая на то под каким флагом и с каким грузом они идут, предполагалось начать 1 февраля «с максимальной энергией». Цель этого решения, как объяснял командующий германским подводным флотом коммодор Бауэр командирам подводных лодок, «заставить Англию заключить мир и тем самым решить исход войны». В январе 1917 г., в последний месяц, когда еще действовали ограничения,
В Австрии были не так уверены, что новый способ ведения войны может обеспечить убедительную победу. 12 января в Вене граф Чернин сообщил совету министров, что необходимо искать компромиссный мир. Эта возможность представлялась еще более насущной с точки зрения сохранения Габсбургской империи: в тот же день в Риме союзники выпустили декларацию, обещая поддержать национально-освободительную борьбу всех народов габсбургских доминионов, в первую очередь поляков, чехов, словаков, словенцев, хорватов, сербов и румын. 21 января президент Вильсон в своем ежегодном послании конгрессу «О положении в стране» заявил, что после войны должна появиться «объединенная Польша» – суверенное государство с выходом к Балтийскому морю. В последнюю неделю января эту идею публично поддержал русский царь. В поисках союзников в войне вековые угнетатели Польши предлагали стать ее освободителями. На юге России в лагере для военнопленных румыны, воевавшие в австрийской армии, подписали клятву сражаться против их бывших господ из династии Габсбургов.
В январе на Западном фронте конфронтация между противостоящими армиями, не отмеченная никакими наступательными действиями, сводилась к непрестанной борьбе с артиллерийским и снайперским огнем, а также с грязью. 12 января поэт Уилфред Оуэн был среди тех, кто выдвинулся на передовую в районе Бомон-Амель на четырехсуточную смену. Вернувшись на запасные позиции своего батальона, он написал матери: «Не вижу повода вводить тебя в заблуждение относительно этих последних четырех дней. Я побывал в седьмом круге ада. Я был не перед ним, я был прямо в нем. Я находился на передовом посту, то есть в «укрытии» посередине нейтральной полосы». В этом укрытии «теснились», как он написал, двадцать пять человек. «Он был примерно на полметра залит водой, выше – около полутора метров свободного пространства. Один выход был взорван и заблокирован. Но оставался еще другой. Немцы знали, что мы там, и решили с этим покончить».
В течение пятидесяти часов укрытие Оуэна подвергалось артиллерийскому обстрелу, порой интенсивному, порой – периодическому. В воскресенье он рассказывал матери: «Я чуть не сломался и не утонул в воде, уровень которой постепенно поднялся мне выше колен. К шести часам, когда ты, наверное, собиралась в церковь, обстрел стал менее интенсивным и менее точным, так что мне великодушно позволили исполнить свой долг – выкарабкаться, проползти по глине и лужам по нейтральной полосе и пробраться дальше, чтобы попасть в другой пост. За полчаса я преодолел пятьдесят метров». Во взводе слева от Оуэна «часовых за укрытием разнесло на куски».
Солдат, находившийся рядом с укрытием Оуэна, тоже пострадал от артобстрела. В «Часовом» (The Sentry) Оуэн писал:
…Вдруг по ступенькам рухнулВ топь тухлую, в густой водоворотНаш часовой; за ним ружье, осколкиГранат германских, брызги нечистот.Ожив, он плакал, как ребенок слаб:«О сэр, глаза! Я слеп! Ослеп! Ослеп!»И я поднес свечу к глазам незрячим,Сказав, что если брезжит свет пятном,То он не слеп, и все пройдет потом.«Не вижу», – он рыдал и взглядом рачьимТаращился. Его оставив там,Другого я послал ему на смену,Велел найти носилки непременно,А сам пошел с обходом по постам [157] .157
Перевод Михаила Зенкевича.