Первая неделя
Шрифт:
Лида сняла горшок и осторожно потрогала Тонин живот. Та застонала громче.
— Полегче, — попросил Григорьев.
— Уйдите тоже, — прикрикнула на него Лида.
Она впопыхах забыла забежать за фонендоскопом и теперь выслушивала сердце, приложив ухо к груди. Сердце билось с перебоями, временами совсем заходилось, и пульс был неровный, слабый. С первого раза Лида не поняла, что у больной. Похоже было на острый приступ аппендицита, а мог быть и заворот кишок. Лида снова принялась исследовать живот.
— Операцию надо, — сказала
— Не перенесет она дороги, — подавленно проговорил Григорьев.
— Ты ее прежде смерти не отпевай, — оборвала Лида. — Ждите меня, я скоро.
И она выскочила из избы, на ходу запахиваясь в плащ.
Сельсовет оказался на замке. Лида сбегала к сторожу, отругала его — зачем не сидит в сельсовете, взяла ключ, принялась звонить. В трубке сипело и пищало, то не проходили гудки, то никто не отвечал. Наконец ей удалось дозвониться до дежурного врача. Лида рассказала о больной.
— Она не транспортабельна? — спросил дежурный врач.
— Какой там «транспортабельна», говорю — синеет, — отчаянно крикнула в трубку Лида. — Где Анна Николаевна?
— Сейчас пошлю за ней, — сказал врач.
Бесконечно долго — так показалось Лиде — не было Анны Николаевны. Но, услышав ее голос, Лида сразу успокоилась. Анна Николаевна задала несколько вопросов, сказала, что сейчас выезжает, и велела выслать навстречу грузовик — помочь на случай, если машина застрянет в грязи.
Когда Лида вернулась, старух не было. И ребят Григорьев куда-то услал. Сам он сидел у постели. Председатель колхоза стоял в дверях и смотрел на больную.
— Грузовик надо послать, — сказала ему Лида, — вытаскивать машину, если застрянет.
— Пошлем, — послушно согласился председатель.
Лида впрыснула Тоне камфару, положила ее поудобнее.
— Ничего, — сказала она, — ничего, все будет хорошо.
А сама не была уверена — будет ли хорошо, только успокаивала Григорьева и больную. И себя тоже. Она теперь сидела у постели рядом с Григорьевым и волновалась так же, как он, может даже больше, потому что она его успокаивала, а ее некому было успокоить. Она знала, что каждую минуту может случиться самое худшее.
— Ну потерпи, немного совсем потерпи, скоро придет машина, — твердила Лида и до звона в ушах напрягала слух — не идет ли эта машина.
Ничего она сейчас не хотела, ни о чем не думала, только бы приехал врач. Да когда же доползет эта проклятая машина? Если со скоростью пятьдесят километров в час… Какая там скорость. Дорогу размыло, грязь, темень… Сколько уже прошло? Час? Больше? Надо было заметить время…
А дождь все лил и лил, обильный, нескончаемый, тревожно, зловеще стучал по крыше, бился о стекла. «Хоть бы скорее, господи, хоть бы скорее она приехала», — думала Лида.
И будто в ответ на ее немую мольбу
Из машины вышли трое: Анна Николаевна, еще молоденькая женщина-врач и хирургическая сестра.
Анна Николаевна осматривала больную, а Лида стояла и пристально смотрела на ее руки, грубоватые красные руки хирурга с коротко остриженными ногтями.
— Диагноз правильный, — сказала, разгибаясь, Анна Николаевна. — Нужна операция.
Она вымыла руки и вышла на улицу. Лиде казалось, что Анна Николаевна слишком медлит и совсем не волнуется за жизнь больной.
— Тут где-то, по-моему, недалеко сельсовет? — спросила Анна Николаевна.
— Через дорогу, — сказала Лида.
— Пойдем, посмотрим.
В сельсовете горел свет. Кузин и председатель колхоза сидели за столом и беседовали. Когда вошла Анна Николаевна, они встали.
— Опять здесь будешь оперировать, Анна Николаевна? — спросил Кузин.
— Здесь. Везти нельзя. Велите вымыть пол. Да лампу надо опустить пониже.
— Шнура нет, — заикнулся было Кузин.
— Обдерите в любой избе! — резко проговорила Анна Николаевна.
Несмотря на дождь, который, правда, пошел на убыль, в сельсовет набились любопытные. И тетка Мариша оказалась здесь.
— А поглядеть нельзя? — спросила она.
— Вот когда тебя самое положу на стол, тогда поглядишь, — сказала Анна Николаевна.
— Избави господи! — испугалась тетка Мариша.
Укрыв плащами, на носилках принесли больную и положили на два составленных вместе и накрытых простынями стола. Анна Николаевна долго мыла над тазом руки, Лида поливала ей из чайника.
Анна Николаевна приказала всем любопытным выйти, и в сельсовете сделалось очень тихо. Молодая коллега Анны Николаевны давала наркоз. Лида держала прикрытую сверху бумагой электрическую лампу. Она старалась, чтобы свет падал куда нужно, и все время смотрела вниз, так что лица Анны Николаевны не видела, а только руки — ее руки и руки хирургической сестры.
У сестры руки были маленькие, нежные, с тонкими, но очень цепкими пальцами. Они быстро и ловко схватывали нужный инструмент и передавали его в другие руки, которые на вид казались гораздо грубее. Но Лида полжизни отдала бы за такие руки с их удивительным уменьем и уверенностью в каждом движении.
Лиде очень хотелось посмотреть в лицо хирурга, и она, стараясь держать лампу на прежнем месте, подняла взгляд. Лицо Анны Николаевны было закрыто белой маской, только глаза смотрели вниз. Очень напряженно, сосредоточенно смотрели они, и по одному этому взгляду Лида поняла, какой большой, какой огромный путь прошла Анна Николаевна, прежде чем руки ее обрели волшебную ловкость и научились отнимать жизнь у смерти.
— Держи ниже!
Лида поспешно поднесла лампу ближе к рукам хирурга.