Первая палубная
Шрифт:
– Ребята, посмотрите на эти острова. Разве из-за них стоит мучиться морской болезнью? Другое дело - Стамбул. Скажите нет, ребята?!
И, видя, как поблескивают у ребят глаза, Сашка продолжает:
– Будто я не знаю ваших планов насчет этого местечка...
Хотите, скажу?
– Молчи, трепач!
– ворчит Катернов, разгибая спину и забрасывая голову.
– Уйди, а то сейчас утоплю!..
– Зачем, зачем?
– живо откликается Биео.
– Ты ему про шторм скажи, про погоду скажи. Скажи - через час шторм будет... Слышь, Сашка?
4
Смеркается.
Откуда-то доносятся голоса штурмана и Бисо.
– Ну, теперь понял, что такое долгота и что такое широта?
– это голос Лаврова.
– Покажи меридиан! А параллель!
Да нет же ж, параллель!.. Ну, то-то... Ну, теперь определи, на каком градусе широты и долготы мы находимся.
Молчание.
– Мы проходим девятый градус западной долготы, считая от Гринвичского меридиана, и сорок четвертый градус северной широты - от экватора. Понял?
– А сколько градусов до Стамбула?
– внезапно перебивает Бисо.
Теперь несколько секунд молчит штурман. Наконец он говорит с усмешкой:
– Ты хочешь сказать, в скольких милях мы от Стамбула?
– Да.
– До Стамбула еще около трех тысяч миль.
– Так много?
– вздыхает матрос.
– Далеко?
– спрашивает штурман.
– Очень!
– проникновенным шепотом говорит Бисо.
Окончив занятия, Алеша Лавров идет в штурманскую. Бисо бродит вдоль борта, всматриваясь в темноту, изредка разрезаемую лучами португальского маяка.
– Ну, как успехи в географии?
– спрашивает его Сашка.
– В Стамбул не скоро придем... Три тысячи миль... Никак нельзя меньше сделать.
5
В кают-компании идет общее собрание экипажа. На кожаных диванах сидит вся команда, машинная и палубная, кроме вахтенных. За одним из столиков, разложив перед собой листы бумаги, стоит болезненного вида рыжевато-русый человек. Это председатель судкома моторист Лебедев. Он говорит:
– Товарищи! У нас плохо обстоит дело с соревнованием.
Посмотрите на другие суда. Тот же "Декабрист" или тот же "Пестель" они имеют соревнующиеся вахты, а мы...
Сашка сидит возле иллюминатора, в который видно нестерпимую голубизну неба и моря. Он слушает внимательно. Он смотрит прямо в рот Лебедеву. Он думает: "Что такое соревнование? Наверное, это что-то озорное: "Вот вы все так, а мы вот как? Видали? Мы еще не так можем!"
– Я скажу, товарищи, - продолжает между тем Лебедев, - что при таком темпе, когда моторист опаздывает на вахту, неаккуратно сдает машину, льет масло куда попало... при таком темпе никогда мы не придем в Одессу!
– Стой!
– прерывает его Моргунец, шевеля игольчатыми усами.
– Стой! Дай слово сказать... "Пестель"! "Декабрист"!..
Был бы я на "Пестеле", в четыре-пять портов наверняка зашли б. Для команды
Лебедев долго возражал ему.
Комично поднимая и опуская плечи, Сашка как-то боком подходит к столику председателя.
– Товарищи!
– начал он.
– Я... как бы сказать... Что ж, ребята, я так думаю, что соревнование нам определенно светит. Я - за! В самом деле, почему бы нам не прийти в Стамбул на сутки раньше? Что же, это совсем не плохо... Скажите нет, ребята?
– посмотрел он на своих сверстников.
– Ты, Бисо, и ты, Егор, писать вас?
– Пиши!
– сказал Катернов.
– И меня пиши! Я тоже согласен!
– сказал Бисо.
Первая ударная вахта была создана.
6
Вскоре в красном уголке уже висела доска соревнования с изображением аэроплана, автомобиля, голубя, мотоцикла, лотадн, матроса, рака и черепахи.
На всем протяжении пути по Средиземному морю, от Гибралтара до Греческого архипелага, первая палубная красовалась под аэропланом.
Когда теплоход вошел в Мраморное море, в рубрике "Экономия" значилось уже тридцать четыре часа. До Стамбула оставалось около семисот миль. Уже тянулись пепельно-зеленые массивы островов со спрятанными в глубине селениями, издали похожими на выводки гусят.
В полдень показались Дарданеллы. Сашка видел ветхие дома, облезшую мечеть, остатки старинной крепости. Два-три каменных здания грязновато-серого цвета, очевидно, были заняты казенными учреждениями.
Такая же убогая, немая жизнь тянулась по правой стороне пролива. Теплоход круто поворотил. Две фелюги показались из-за мыса. "Аджаристан" входил в Босфор. Сначала проступила топкая и еле видимая цепь огней-, огни размножились, и наконец огромная светящаяся бухта обозначилась перед глазами.
"Аджаристан" замедлил ход и стал на рейде. Тотчас же, визжа сигнальными рожками, из темноты стремительно приблизились к нему новый полицейский катер и старый, похожий на чисто выскобленное корыто, буксир "Гарвет".
По трапу поднялись тощие турецкие полицейские. Два лодочника зацепили свои утлые лодчонки за открытый иллюминатор одной из нижних кают и беспечно покачивались на волпах.
Капитану спустили шлюпку. Он вышел одетый в черный, плотно облегающий его приземистую фигуру штатский костюм, в шляпе и с тростью, торжественно поглядывая по сторонам.
Поздоровался с полицейскими. Из темноты завопил новый рожок, подплыл еще один катер; на корме его стоял мужчина в роговых очках и в мягкой фетровой шляпе, съехавшей на затылок.
– Эй, - обратился он к стоявшим на палубе матросам.
– Хорошо ли привязан трап?.. Ну, здравствуйте! С прибытием!
Кто капитан?
– спросил он, очутившись на палубе.
– Я, - сказал Лука Кириллыч, выступив вперед.
– Здешний представитель Совторгфлота, - приветливо улыбнулся человек, приподнимая шляпу.
– Вы пришли на двое суток раньше. Грузы не готовы. Завтра погружу на "Декабриста".