Первая пуля – моя
Шрифт:
– Генерал Поляков. Не думаю, что тебе удастся убедить его в целесообразности всех совершенных тобою убийств…
– Значит, все-таки Поляков? – задумчиво повторил Большаков. – Нрав у него, конечно, крутой, но…
На полуслове его оборвал звонок в дверь. В гостиную заглянул Василий.
«Что делать?» – прочитал в его глазах Большаков и скомандовал:
– Если что-то не так – открывай огонь. Мы никого не ждем.
– Сагалаев, страхуй! – бросил своему напарнику Василий и подошел к двери. – Кто там?
– Электрик, – последовал ответ.
Этого было достаточно,
Большаков, не видевший всего происходящего, но прекрасно понимавший, что произошло, рванулся в прихожую. На полу в луже собственной крови, широко раскинув руки, лежал Василий. Над ним склонился второй охранник – Сагалаев.
– Ранен? – холодно уточнил Большаков.
– Убит… – Сагалаев встал с коленей и вопросительно посмотрел на него. – Надо вызывать подмогу…
– Я уже вызвал, – соврал тот. – Пока же будем держать оборону.
Внезапно зазвонил лежавший в кармане сотовый. Большаков отошел в сторону и, убедившись, что Сагалаев ничего не услышит, включил телефон.
– Кончай гробить наших людей! – послышался гневный голос Полякова. – К чему этот спектакль? Все равно тебе не уйти.
– Пошел на… – грязно выругался Большаков и выключил телефон.
– Черт! – растерянно обронил Сагалаев, стоявший у окна. – Кажется, это наши…
И Большаков понял, что больше не может рассчитывать на него. Точным выстрелом в висок он уложил Сагалаева на пол.
– Ты что, совсем рехнулся? – подал голос Морозов. – Я-то думал, ты – стратег. Оказывается, заурядный маньяк… Осталось убить меня и…
– Тебя я убивать не стану, – небрежно перебил Большаков, подойдя к окну и выглянув во двор. – По крайней мере сейчас. У меня несколько другие планы…
– И какие же?
– Хочешь знать?.. Ладно, скажу. Все равно на тот свет вместе уйдем… Патронов у меня до хрена. До утра как-нибудь продержусь. Замочу еще пару-тройку ублюдков Полякова да с пяток прохожих. А там, глядишь, и журналисты подвалят… Понятно, что меня в конце концов прикончат, но и Полякову от этого дерьма век не отмыться. Бездарно проведенный штурм, в результате которого пострадали невиновные, никому не прощают. В лучшем случае – после служебного расследования отправят на пенсию. В худшем – посадят лет этак на… Ну, как тебе мой план? Одобряешь?
– Глупо, – поморщился Морозов. – Ты ведь можешь уйти отсюда живым.
Он произнес эти слова с такой убежденностью, что Большаков невольно переспросил:
– И как?
– Очень просто. Где стоит твоя машина? У подъезда?
– Нет… За домом.
– Окажись я на твоем месте, я бы сделал так: взял бы меня в заложники и выдвинул определенные условия.
«А ведь он дело говорит! – вдруг подумал Большаков. – Прикрываясь Морозовым, как щитом, я смогу добраться до своей машины… Если Поляков примет мои условия, то я уберусь из этой чертовой страны уже сегодня… А он примет мои условия. Это факт!
Большаков осторожно выглянул в окно. Наличие во дворе микроавтобуса и людей в одинаково скроенных костюмах его ничуть не смутило. Теперь его больше волновал другой вопрос – как скоро позвонит Поляков. Ведь этот звонок был непременным условием успешного осуществления плана. Поляков не разочаровал его. Как и было прописано в инструкции, позвонил через пять минут.
– Кончай дурака валять! – уже более спокойно проговорил он. – Сдавайся!
– А то что? – с вызовом спросил Большаков.
– Сам знаешь – придется штурмовать.
– Не говори ерунды. Ты же прекрасно понимаешь, что штурмом меня не взять. Потребуется длительная осада. А это – куча журналистов. И при этом перестрелки все равно не избежать. Неужели ты думаешь, что после такой бучи сможешь усидеть на своем месте?
Поляков ответил не сразу.
– Хорошо, – уступчиво проговорил он. – Что ты предлагаешь?
– Для начала мне нужно выйти отсюда. Так что убери своих людей со двора. А потом понадобится самолет.
– И куда же ты полетишь?
– Это я решу на месте. Но не думай, что все так просто. Со мной двое людей. Один из них – твой Морозов. Он вполне сгодится на роль живого щита. Сагалаев останется в квартире и, если прозвучит хоть один выстрел, откроет огонь по твоим людям. Так что прежде, чем отдавать приказ, подумай о потерях.
– Мне нужно десять минут, – мрачно ответил Поляков.
– Не больше! – Большаков выключил телефон и, подойдя к Морозову, отстегнул один из наручников от батареи. – Ну что, вставай!..
Тот с трудом поднялся на ноги. От слабости его повело в сторону. Смерив Морозова презрительным взглядом, Большаков усмехнулся:
«Нет, он сейчас не в том состоянии, чтобы оказывать сопротивление… И все же какой-то этот парень странный – сам подсказал мне выход из ситуации. А в этом не может быть подвоха?..» Развить это предположение ему помешал сотовый. Вновь звонил Поляков. На этот раз он был сдержан и краток:
– Твои условия приняты.
Ближе к вечеру на Тоню нахлынула непонятная тоска – ей вдруг расхотелось уезжать из Москвы. С трудом преодолевая желание разорвать на кусочки билет до Парижа, который привезли ей «мальчики» Марата Алексеевича, она стала собирать вещи. Самолет вылетал завтра утром, в восемь тридцать, так что на сборы у нее была куча времени. Стараясь не думать о том, что это, возможно, ее последняя ночь на родной земле, Тоня расстегнула замок новенькой, пахнущей кожей сумки и… неожиданно для себя заплакала. Если бы месяц назад кто-нибудь сказал ей, что она будет готова отказаться от поездки в Париж, она рассмеялась бы этому человеку в лицо. Но месяц назад она понятия не имела о существовании Олега Морозова и даже не представляла, что любовь может перевернуть всю ее жизнь. Пока она была в Москве, у нее оставался шанс вновь встретиться с Олегом. По крайней мере она сделала бы все, чтобы найти его. Но если улетит в Париж, этот шанс станет равным нулю.