Первая степень
Шрифт:
Это было серьезное утверждение, потому что, учитывая сумму чека, который мне принесли, сам Уинстон Черчилль подбирал слова хуже, чем Гастингс ел.
По дороге домой я размышлял о странном характере этого дела. Обычно я исходил из того, что мой клиент несправедливо обвинен в преступлении, а настоящий преступник на свободе. В данном случае это также было чистой правдой, но главное было в том, что арест Лори произошел не просто в результате ошибки полиции. Трюк, проделанный Стайнзом, не оставлял никаких сомнений, что ее собирались подставить с самого начала. Очень похоже, что человек, который направил
Мы с Кевином с немалой пользой устраиваем при необходимости мозговой штурм, выкладывая друг другу все идеи, даже самые невероятные. У него острый ум, и хотя ему лично тоже небезразличен исход этого дела, однако он куда более невозмутим, нежели я. Один из таких штурмов у нас был сегодня днем, не помешал даже треск машинки: Эдна печатала что-то с остервенением маньяка.
Кевин отметил, что мой инстинкт не подвел меня насчет Стайнза, когда я отказался вести его дело. Стайнз приходил ко мне не за тем, чтобы нанять адвоката; он приходил, чтобы слить мне информацию. Он был уверен, что моя вера в его виновность заставит меня защищать Гарсию в суде.
– Таким образом, под ложное подозрение попали два человека, – сказал я. – Сначала Гарсия, а теперь Лори. Но Гарсия с самого начала рассматривался как временный обвиняемый; на него не собирались вешать преступление. Он был нужен только для того, чтобы в дело вступил я.
Кевин покачал головой:
– Не думаю. Он был нужен для того, чтобы в дело вступила Лори. А она работала на тебя, поэтому и пришлось начинать с тебя.
Логично.
– Откуда следует, что Гарсию выбрали не наугад. Он подходил, потому что у Лори давно был зуб на него. И теперь Дилан воспользуется этим и заявит, что она убила Дорси и свалила вину на Гарсию, то есть устранила сразу двух врагов.
– Наш противник – чертовски умный сукин сын, – кивнул Кевин.
– К счастью, на нашей стороне Эдна – динамо-машина.
Через некоторое время Кевин собрался уходить, и нам совместными усилиями удалось убедить Эдну уехать с ним. Она поклялась вернуться завтра рано утром, и я сказал, что включу сигнализацию.
Мы с Лори опять пообедали в молчании; каждый со своей стороны делал все возможное, чтобы не говорить о деле, хотя оба знали, что думаем только о нем. У нас до сих пор не было обстоятельного разговора адвоката с клиентом, и я спросил, как она отнесется к тому, если мы проведем его сегодня вечером. Она согласилась, и мы устроились на диване в гостиной, включив для фона тихую музыку и открыв бутылку вина. Не самая плохая атмосфера для разговора с клиентом.
Я начал с того, что сказал, как важно отложить в сторону наши личные взаимоотношения на время работы над делом; так мы сможем быть наиболее объективными и результативными. Она должна быть готова к тому, что я буду относиться к ней, как к любому другому клиенту.
– Значит, нам не стоит спать вместе, – кивнула Лори.
– Еще как стоит! – сказал я. – Я в обязательном порядке сплю с каждым своим клиентом.
Разобравшись с этим, мы перешли непосредственно к делу. Лори знала, что необходимо быть абсолютно честной в разговоре со своим защитником, но знать чисто теоретически и столкнуться с этим самому – две разные вещи, поэтому мне пришлось напомнить ей об этом.
Лори сказала,
Она заново пересказала мне историю несовершеннолетней дочери своей подруги, которая стала покупать наркотики у Гарсии, а потом сбежала из дома. Я все это уже слышал, однако не перебивал ее. Лучше дать клиенту выговориться и не перебивать его как можно дольше – таким образом получаешь больше информации. Странно было думать о Лори, как о клиенте, но я начинал к этому привыкать.
– На днях ты кое-что сказала мне, – напомнил я. – Что-то насчет того, что ты знала, чем Оскар занимался в последнее время.
– Я периодически следила за ним, – кивнула она.
– Что именно ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что когда у меня было время, я следила за ним в надежде, что он допустит ошибку. Что-нибудь, за что его можно будет привлечь.
– Ты больше не полицейский, Лори.
– Нет, но я знакома с несколькими полицейскими. – Она заметила, что я этим несколько обеспокоен. – Энди, этот парень – преступник. Я имею право следить за ним.
– Ты заставала его на месте преступления? – спросил я.
– Ничего такого, что я могла бы доказать.
– А как насчет личных контактов. Ты общалась с ним?
– Нет.
У меня было ощущение, что она говорит не все, хотя и понимает, что это не имеет никакого смысла. В оставшуюся часть разговора в основном она пыталась получить от меня информацию, а не наоборот. Она хотела знать, как продвигается дело, и, хотя еще ничего никуда не продвинулось, я заставил себя говорить оптимистично. Моя задача была в том, чтобы быть честным, а не вгонять ее в депрессию. Пока что это было не так-то просто.
На следующее утро к семи часам я уже встал и успел принять душ, и тут явилась Эдна. Я увидел ее в окно; она принесла булочки и кофе рано собравшейся прессе и раздавала их. Видимо, в моих инструкциях о том, как надо общаться с прессой, не было нужды; чудо-женщина научилась этому сама.
В девять утра мне позвонила судебный пристав и сообщила, что большое жюри предъявило обвинительный акт против Лори. Дилан работал быстро. Также она сообщила мне, что назначен судья, который будет вести дело, и в течение часа он ждет меня на встречу в своем кабинете. Я начал было протестовать против такой поспешности, когда она сказала, что судьей по этому делу будет Уолтер Хендерсон по прозвищу Топор.
Я перестал спорить. Топор мог точно так же дать мне десять минут на то, чтобы приехать на встречу, и выразить свое презрение, если я опоздаю. Это был деспотичный, отвратительный и легендарно трудный для всех юристов судья, хотя, уверен, Дилан боялся его не меньше, чем я. Топор вел дело Миллера, и я был доволен – читай: ошеломлен – компетентностью и честностью, которые он продемонстрировал, ведя это дело.
Когда я уезжал, Лори повторила свое требование, чтобы слушания назначили как можно скорее. Довольно распространенное желание для обвиняемых, особенно тех, кто обвинен ложно. Это так мучительно, так страшно и унизительно, что потребность покончить со всем как можно быстрее становится всепобеждающей.