Первая весна
Шрифт:
Застигнутые врасплох таким количеством народа, ребята с ног сбились. Спешно требовалось оборудовать сиденья. Притащили из домов скамейки, доски, табуретки. Доски положили на чурки.
Прислушиваясь к шуму голосов, волнуясь и нервничая, бригадиры вполголоса совещались в шалаше.
— Серёжа, не надо делать доклада, — уговаривала Светлана. — Зина сделает коротенькое сообщение о размножении, а ты о нашей работе, и всё…
— Наоборот, обязательно надо выступать! — горячо доказывал Серёжа. — Ты ничего не понимаешь! У нас получится выездная научная сессия в колхозе.
Он был возбуждён. Постоянно потирал руки, подходил к окошечку и старался сосчитать количество собравшихся людей, но от волнения не мог и каждый раз сбивался.
— А по-моему, надо дать взрослым говорить, — настаивала Светлана. — Пускай они обсуждают наш опыт.
— Стойте! — сказала Зина, разобрав в общем гуле знакомый голос. — Папа пришёл. Надо с ним посоветоваться.
Николай Тимофеевич подошел к собравшимся и громко спросил:
— Кто это вас приглашал? Насколько мне известно, общего собрания не назначалось.
— Правление с активом собралось! — ответил кто-то из колхозников.
— Что-то слишком большой актив-то…
— А чем больше, тем лучше!
Председатель прошёл к столу и положил на него папку.
— А где главные герои? — спросил он, оглядываясь.
— Мы здесь, папа! Иди сюда! — послышался голос из шалаша.
В это время на дороге показался Павел Петрович с двумя учительницами и Верочкой Фоминой. Заметив их, председатель остановился.
— Ну, что ты, папа? — нетерпеливо спросила Зина.
— Ваше начальство идёт. Поджидаю.
Минуты через две директор школы и председатель колхоза с трудом пролезли в шалаш и, познакомившись с гостями, слушали их спор.
— Понимаете, Павел Петрович, — горячо говорил Серёжа, — мичуринцы должны агитировать словом и делом…
— Сначала делом, — поправила Светлана.
— Но дело же есть! Наглядно! Вон оно растёт. И у нас в городе участок большой.
— Что ж, доклад о семеноводстве — это не плохо, — согласился Павел Петрович. — Вопрос о том, как вы подготовились?
— За себя я отвечаю! — уверенно заявил Серёжа. — Сейчас я вам дам прочитать тезисы.
С этими словами он вытащил из рюкзака ученическую тетрадь и передал ее директору школы.
— Подготовился я хорошо, Павел Петрович. Папа мне дал институтский материал. Последние достижения. Мой папа биолог, — говорил Серёжа, пока Павел Петрович доставал очки и неторопливо протирал их платком.
За стеной шалаша послышался голос Марии Ивановны.
— Это называется заседание правления? — весело спросила она. — И полеводы здесь?
— А почему бы и нет? Ребята наши, и, стало быть, достижения наши! Родная кровь! — ответил мужской голос.
Между тем Павел Петрович открыл тетрадь, пробежал глазами несколько строчек, и брови его поднялись.
„12 апреля.
Сегодня обломали первые ростки и посадили в ящик. Папа очень одобрительно относится к нашей работе, но говорит, что до конца меня не хватит. Неужели я какой-то урод? Надо всё-таки доказать, что я не „балабошка“. Смотрел в словаре. Слова „балабошка“ нет. Есть „балабошки“ — народное название белой кувшинки. Говорил
— Серёжа, это что-то другое… — сказал Павел Петрович.
Мальчик взглянул в тетрадь и побледнел… Вместо тезисов он захватил свой дневник.
— Ужасная история! Я оставил тезисы дома… — сказал он и сел. Выступать без записок он не мог. Там были цифры, даты…
За стеной раздались нетерпеливые голоса:
— Пора начинать, председатель!
— Кого вы ждёте?
— Все собрались!
Николай Тимофеевич взглянул на часы и поднял руку.
— Значит, доклада не будет? — спросил он, — Тогда сделаем так… Я скажу вступительное слово. Потом Зина сообщит о работе наших ребят. Потом Светлана… А потом пускай колхозники выступают. Не пугайтесь, не волнуйтесь. Стесняться вам нечего. Вы у себя дома, — сказал он. — Народ неспроста пришёл. Значит, интересуются!
С последними словами он повернулся и, давая понять, что вопрос решён, полез наружу.
— Ой, Зина… Ты боишься? — спросила шёпотом Светлана.
Вместо ответа Зина крепко сжала её руку.
Заняв своё место за столом, Николай Тимофеевич оглянулся и, заметив сломанный сучок, валявшийся возле костра, протянул к нему руку.
— Ну-ка, дайте мне эту палочку, — попросил он.
Получив палку, он забарабанил ею по столу. Гул быстро прекратился.
— Рассаживайтесь, товарищи! Начинаем!
Серёжа остался в шалаше.
Ваня устроился рядом с Марией Ивановной, обвёл глазами расположившихся полукругом колхозников, и у него от волнения защемило сердце. Сколько людей! Весь колхоз собрался. То тут, то там поднимались синеватые струйки дыма — мужчины курили. Женщины в разноцветных платьях, платках сидели на скамейках. На одной скамейке сидели отец, мать и дед.
— Будем говорить откровенно, — начал своё вступительное слово Николай Тимофеевич. — Садили мы с вами картофель и не знали толком, что садили. Растёт, и ладно! А сколько раз мы выносили постановление переходить на чистосортные посевы? И всё на бумаге…
— А кто виноват? — спросил мужской голос.
— Пускай я виноват! — резко ответил председатель. — Я свою вину на других не перекладываю… А почему это так получается? А потому, что избаловали нас, товарищи! Мы всё ждём, когда пришлют, да дадут, да помогут.
— Сами мы не умеем сорта разводить! — пробасил чей-то голос.
Ваня поднял голову, но не успел заметить, кто это говорил.
— Не умеем? А это что? — спросил председатель, показав рукой на участок. — Вы знаете, сколько тут картошек посажено? Четыре! На будущий год у нас полностью семена могут быть, если захотим. Главное — захотеть надо, а потом и умение придёт. Кто из нас думал, что с картошкой такие чудеса можно творить? Никто! А почему? Мало мы интересуемся наукой, товарищи! Сейчас нам государство и машины даёт, и новые сорта, и всё необходимое.