Первая встреча, последняя встреча...
Шрифт:
Ярослав резко обернулся.
— Пронюхал уже?
— Теперь Анне, отроковице неразумной, очередь идти в жертву Ваалу?
Князь сделал несколько медленных шагов вниз, торжество на лице митрополита сменилось тоскливым предчувствием близкой грозы.
— Не дочь твоя, — продолжал он, пятясь, — а слава и золото твои нужны Генриху, опомнись, князь!.. Грех замыслил, грех!
Ярослав молчал, мускулы напряглись на его лице.
— Вот и молись за грехи наши, — произнес он наконец. — На то ты и пастырь духовный. А в дела дома моего носа
Повернулся и зашагал вверх. Внизу скрипели доски под удаляющимися шагами митрополита. От образов на сводах пахло сырой штукатуркой. Князь, перекрестившись, доверительно произнес:
— Прости меня, Господи.
На помосте князю низко поклонился молодой ученый монах Даниил. В руках его были кисть и краски.
— Готовься, Даниил, — сказал Ярослав. — Сторгуемся с послами — поедешь к королю франков.
Даниил ошеломленно молчал, только глаза его на секунду вспыхнули и погасли в глубоких глазницах. Ярослав рассматривал фреску, где по обе стороны от Христа стояли люди в княжеских одеждах.
— Всеволод… Святослав… Изяслав. А это? — Он кивнул на женскую фигуру с краю, еще не дописанную.
— Анна Ярославна… Княже! — произнес Даниил пересохшим от волнения голосом. — Достоин ли я, низкий чернец…
— Достойных много, преданных мало. Не ради рода тебя посылаю, а ради разума твоего и учености. Анне будешь опорой в духе и вере среди чужих людей. — Князь долго вглядывался в тонкую фигурку дочери, потом откинул голову, расстегнул ворот, словно от внезапной духоты:
— Скажи, Даниил, отчего душа скорбит?
— От печали скорбит душа человека, князь.
— А чем ее смирить, печаль, чем? — Ярослав сильнее рванул ворот и в томлении духа зашагал по помосту. — Самым великим постом ее не смиришь. Нет… врет святой отец! Не грех это, а вера! Ибо верю, что коли породнятся престолы, то и народы отвратятся от братоубийства. Или не так?
— Мир есть любовь, — склоня голову, ответил Даниил. — А любовь угодна Господу…
Знал ученый монах, что говорил: ему ли было не ведомо, как угодна Богу любовь ко всему на земле, Им учрежденному. Любовь к познанию, жадная, всесжигающая, превратила скромного инока Берестовской обители в человека, едва ли не самого просвещенного в Киеве, и только смирение Даниила, сравнимое с его ученостью, не позволяло гордыне овладеть его душой.
Как жажда уставших коней утоляется зерном, как жажда сожженных полей утоляется посевом — так утолял Даниил свою жизненную жажду знанием.
Сколько помнил себя с детства, он денно и нощно постигал премудрость священных и светских книг, в изобилии собранных Ярославом в его библиотеке, — от святых житий до диалогов Платона, от арабских трактатов по математике и геометрии до географии Козьмы Индикоплова и «Эстетики» Аристотеля. Знал он в совершенстве латынь и греческий, знал многие варварские языки, перенимая их от купцов со всех стран света, — и, несмотря на возраст, был отмечен князем и рачительно призван к обучению
Анна, непоседливый рыжий жеребенок, девочка с еще не заплетенными косами… Многое знал Даниил, но не знал, что столь скоро придет и ее судьба роднить престолы. И, вслед за князем, томление духа вдруг овладело и Даниилом… И так тоскливо и беспросветно заскорбела его душа, что было ей только одно прибежище — молитва.
Долго и горячо молился Даниил, призывая покой вернуться в его душу. И как бы в ответ Даниилу где-то наверху глухо и согласно ударил колокол святой Софии.
Но издалека, звонко и тревожно, ему отозвалась колокольная медь Десятинной церкви, и за ней покатился мелкий, торопливый набат от Золотых ворот…
Круглоглазая красавица Янка, горничная девушка Ярославны, вихрем скатилась с крутой лестницы, ведущей в женские покои дворца, — и с разгона налетела на княжьего отрока Злата, стоявшего на часовой службе:
— Злат, ты меня вправду любишь?
— А нешто внеправду любят? — удивленно отвечал Злат.
— Тогда пади князю в ноги, просись в землю франкскую! — молвила Янка и побежала дальше.
— Стой! — Злат ухватил ее за рукав. — Зачем? На что она мне сдалась?
Янка вырвалась, взмахнув косами:
— А разгадай загадку: когда госпожу в чужую землю замуж отдают — кто с ней наперво едет? Смекай! — и Янка скрылась.
Злат озадаченно глядел ей вслед. Но теперь и до его слуха донесся всеобщий перезвон колоколов.
— Вот так дело, — смекнул наконец Злат и затоптался на месте, не смея оставить пост.
Ярослав сам вскоре показался из дверей, усталый и озабоченный, а за ним семенил дворский Агапий и докладывал князю тонким голосом скопца:
— Благовестят со всех звонниц, как ты повелел, князь. Охотники посланы в Пущу Водицу затравить к столу вепрей…
— Гостей поселишь в летнем тереме, да чтобы чины были соблюдены, — приказал князь. И с недоумением остановился, потому что Злат, громыхнув доспехом, бухнулся перед ним на колени и коснулся лбом земли. — Тебе чего?
— Пошли, княже, в страну франков! — без обиняков выпалил Злат. — Ярославна за мной как за каменной стеной будет! Вот крест святой!
— Уши длинные, языки болтливые. Откуда тебе сие ведомо? — строго спросил князь.
— Так ведь… — начал Злат и умолк, смущенно потупясь.
Ярослав усмехнулся:
— И об Ярославне ли печешься, отрок?.. Ладно, пока ступай со Всеволодом, послов встречать. — Злат радостно вскочил. — Анну видел? — окликнул его князь.
— Сказывают, на пруду карасей ловила! — выкрикнул Злат, убегая. Агапий со вздохом качал головой:
— Сколь неприличное для княжны дело… Не гневись, господин, но если бы ты внял в свое время нашим советам — в Царьграде при дворе Анна получила бы подлинно христианское воспитание!
Ярослав, охваченный своей минутной думой, мельком взглянул на Агапия.