Первая жена
Шрифт:
– Что? Что? – он округлял глаза и с каждым словом багровел еще сильнее. В какой-то момент Майя даже испугалась: а не скачет ли у него давление? Уж слишком перевозбужден он был. – Ты еще мораль мне прочитай! Ты еще в полицию нравов запишись и повоспитывай меня! Кто тебе дал такое право судить меня: цинично, унизительно! – передразнил он. – Слова-то какие нашла! Это для меня развод унизителен! Это для меня было шоком твое предложение развестись! Еще непонятно, кто кого унизил!
Она тогда молча вышла из библиотеки, а он кричал ей вслед:
– Никаких фотографий! Никаких
Пока Виталий искал альбом, Саня вдруг вспомнил Майю и себя в тот день, когда он отказал ей. Вот дурак! Ну чистый дурак! Сейчас он даже никакого объяснения не мог найти своему тогдашнему гневу.
– Виталь! А дай-ка мне вон те два альбома. Да, да, эти… Серый и лиловый… бархатный.
Виталик передал, и Саня, перевернув первую страницу, застыл над простым черно-белым снимком, откуда с искренней любовью смотрели на него два юных счастливых лица… Это они с Майей в день свадьбы. Улыбки, глаза, наполненные истинной радостью. Он украдкой взглянул на богатую рамку, стоящую на рабочем столе. Вторая его свадьба. Роскошные наряды, нарочито дорогие украшения, победоносный взгляд молодой супруги, чуть с прищуром, с хитринкой в улыбке, и он сам – самодовольный мужик, любующийся своим выбором.
Сравнивать было нелепо. Нелепо, бессмысленно и больно. Нелепо, потому что нельзя сравнить то, как жили двадцать с лишним лет назад и какая жизнь сейчас. Бессмысленно, потому что молодой пацан в двадцать с небольшим и зрелый мужик, которому далеко за сорок – это два разных человека. А больно… Больно потому, что там была любовь. Только и всего. Чистая, искренняя, всепоглощающая… Можно обмануться. Можно придумать тысячи объяснений и оправданий, можно закрыть глаза и ничего не сравнивать… Только нельзя не чувствовать. Там – энергия счастья, бьющая через край, за границы этих старомодных размеров десять на пятнадцать, за границы старых страниц. Он помнил дрожь Майкиной руки, когда она, стоя перед торжественным залом ЗАГСа, шептала ему:
– Я так волнуюсь, так волнуюсь! Боюсь, у меня голос пропадет. Спросят меня, согласна ли я стать твоей женой, а я и сказать ничего не смогу.
– Как это не сможешь? – заволновался он. – Так ты хоть кивни в знак согласия!
– Кивнуть смогу, – пролепетала она. – Только, по-моему, кивок не считается.
– Так, тихо! Нам через минуту заходить! Вон у ребят вода! Виталий, дай бутылку, пусть Майя пару глотков сделает…
Виталий выступал свидетелем и был очень горд своим статусом. Подготовился он к торжеству очень основательно – красная лента со словом «свидетель» через плечо, у стены портфель с реквизитом, как полушутя называл он арсенал средств, приготовленных для процедуры регистрации. Вода, шампанское, шоколад, зонтик, носовые платки, личный фотоаппарат и прочие необходимые мелочи.
Майя успела сделать несколько глотков, двери распахнулись, и под торжественную музыку они вошли в сияющий зал.
Фотографии, которые разглядывал Саня, были сделаны Виталием как раз после того, как молодые обменялись кольцами… Майя и Александр не ожидали вспышки, они не позировали, не пытались «сделать лицо» или «принять вид». Виталий просто
Та, другая фотография, на столе, никоим образом не приближала ни к одному из перечисленных ощущений. И Саня впервые вдруг остро ощутил именно эту разницу и почувствовал диссонанс, досаду какую-то… Но почему? Почему? Он же по любви женился во второй раз! Он же сам выбрал, сам захотел, сам придумал сценарий свадебного торжества! Он был в тот день всем доволен!
– Виталь! Смотри…
– А? Что? – Виталий перелистывал старые альбомы и так увлекся, что не сразу откликнулся на зов друга.
– Подойди, сравни два снимка! – и Саня поставил их рядом.
Друзья молча смотрели, потом Саня поднял повлажневшие глаза на друга:
– Ну? Что скажешь?
Виталий только покачал головой:
– Ничего не скажу… Несравнимые вещи, Саня!
Саня молча встал, прошелся по кабинету, потом, подойдя к бару, достал бокалы, коньяк.
– Неохота на кухню за закуской идти… А тут только шоколад. Не возражаешь?
Виталий не возражал. Многозначительно чокнулись, молча выпили, думая каждый о своем. Потом Виталий возобновил разговор:
– Ты что-то про влюбленность начал. Извини, перебил.
Саня махнул рукой:
– Да глупость какая-то получается!
– Что ты имеешь в виду? Почему глупость?
– Влюбленность эта дурацкая!
– Ну вот! То восторг, то печаль. Сань, что с тобой?
– Разбередил ты мне всю душу этими снимками… Знаешь, в суете жизни как-то затуманивается взгляд, тускнеет. Хорошего уже не замечаешь, привыкаешь к человеческому теплу, как к должному. И неинтересно вроде бы уже становится, обыденно, скучно… А тут вдруг – яркая красота! Новое чувство! Смелые желания!
– И что? К чему ты?
– Да к тому, что новое чувство приедается гораздо быстрее, чем ты можешь себе представить. А желания, будучи удовлетворенными, истощаются. Вот я сейчас посмотрел на нас с Майкой молодых и с ужасом – ты понимаешь? – с ужасом сам осознал, что я потерял.
– Ну ты же вроде бы сам… такое решение принял?
– Да какое решение? Какое? О разводе с Майкой?
– Ну да! И о разводе, и о новом браке… Разве нет?!
– Ой, да при чем тут «сам – не сам». Кто принял? Что принял? Я же тебе не о действиях говорю! О чувствах! Понимаешь? Вот смотри! Смотри! – и Саня вновь и вновь хватал фотографии и, жадно вглядываясь в них, внушал другу:
– Казалось бы, и там, и там только начало семейной жизни! И там, и там свадебная церемония! Но здесь – искренность и любовь! А тут? Что тут? – он ткнул пальцем во второй снимок.
– Ладно, Сань! Что ты сравниваешь? Между этими кадрами почти двадцать лет жизни! Ты стал другим. Понятно, что и состояние твое внутреннее другое. Не можешь же ты чувствовать себя так же, как в двадцать лет.
– Не могу. Это точно.
Он как-то резко сник, перегорел как будто, устал.
– А что Майка? Где она сейчас? – спросил Виталий.