Первое чудо. Беседы о браке и семье

Ткачев Андрей Юрьевич

Человек проходит несколько этапов своей жизни духовной и вначале радуется о том, что он познал Господа. Он сперва живет горячо и огненно, пытается много молиться. В это время, если он молод, его посещают мысли о монашестве. У него возникает целый комплекс вопросов и проблем, поскольку далеко не все понимают его. Это большая боль и бескровное мученичество, когда ты узнал Христа, а твои родные Его еще не узнали. У тебя уже есть цель в жизни, а у них все еще нет. Человек горит светлым огнем и хочет всем рассказать о Господе, со всеми поделиться радостью. Это очень полезный период жизни. Внутри этого периода приобретается опыт того, что невозможно достучаться снаружи ни к кому, пока Христос изнутри к человеку не достучался. Вот вы пришли к Господу, уверовали, а у вас еще 10 друзей есть, которых вы любите, как душу. Вы с ними прожили долго, может, воевали или строили, как у Ремарка в книге «Три товарища». Вы — не разлей вода. Но вы пришли к Богу, а они еще нет. И вы приобретаете первичный болезненный опыт, когда вы стучитесь к ним, а они вас не понимают. «Чего ты хочешь от нас?» Эту ситуацию нужно испытать человеку, чтобы знать: наши

возможности ограничены. То есть, мы можем сказать слово о Боге, но поймет ли человек, зависит не от нас, а от того, есть ли уже внутри у него Тот, Кто даст понять ему наши слова, слышимые снаружи. Если Христа в человеке нет, если в сердце не говорит с нами Тот, Который делает для нас внятными слова, звучащие снаружи, то это — бесполезный труд, так сказать, гром, гремящий над головой мертвого. Мертвый не встанет и не перекрестится.

Итак, на первом этапе духовной жизни мы радуемся о великой встрече с Господом и скорбим оттого, что не весь мир с нами вместе пережил эту встречу. В это время очень опасно привыкнуть к осуждению людей и к личному превозношению. Ведь рано или поздно должен наступить период, когда человек перестанет радоваться о своей вере и осуждать людей, а, напротив, начнет скорбеть о себе и снисходительно смотреть на окружающий мир. Все те, кого мы называем святыми, делали именно так, не правда ли? Они скорбели о людях, жалели их, а судили строго только себя. Это не приходило к ним сразу, нет. Но они постепенно врастали в ту область веры, где видны только твои грехи, где ближний всегда лучше тебя самого. Нам тоже путь лежит в эту, не в другую сторону.

Как все вы знаете по себе, человек со временем начинает постепенно притухать и давать погасать первому огню. В Апокалипсисе есть такие интересные слова. Господь говорит: Имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою (Откр. 2:4). Бывает, что мы забываем свою первую любовь, и вера превращается во что-то привычное, знакомое. Мы можем обрасти какими-то фарисейскими комплексами по отношению к тем, которые ничего не знают, а мы уже, дескать, знаем. Мы уже, так сказать, разбираемся, где стихира на стиховне, а где тропарь на благословение хлебов. Уже службу знаем, уже батюшек знаем по именам. Телефоны их есть в нашей телефонной книжке, можем позвонить и проконсультироваться по вопросам высокодуховным и мало кому понятным. Мы уже набрались сленга церковного вроде словечек «ах, искушения», «ах, простите, благословите». Мы уже превратились в смиреннословящих. «Будем смиренны, братья, но не будем смирен-нословны», — сказал некто мудрый. То есть не будем наполнять свою речь избытком смиренных слов. Когда звучит слово, солью не осоленное, то оно действительно неприятно слышится.

Так вот, когда мы привыкли к вере, нам полезно бывает что-нибудь такое испытать, что чувствуешь — еще немножко, и я погибну или веру потеряю. То есть человек должен пройти через какой-то кризис внутренний, обязательно. Нам это надо, и Бог этого хочет. Он срывает с наших лиц прилипшие и приросшие маски, чтобы смотреть нам в живые и настоящие глаза, а не в искусственные. Незакалеиная вера стоит очень дешево. Если тебя за веру не били, ты не болел, не оставался один на один с собой, или грехи к тебе не возвращались старые, злые за то, что ты их однажды прогнал, и ты не мучился с ними, как с полчищем сорвавшихся псов с цепи, или еще чего-нибудь другого не было, то за веру твою дорого дать нельзя. Не обожженный в печи горшок так и останется сырой глиной, и никто в него молока не нальет.

Нужно разрушить напрочь ту иллюзию, согласно которой человек уверовавший отныне идет вперед, как танк, как дорога на Борисполь, прямо в Царство Небесное и никуда больше. Он должен так идти. Но нужно иметь решимость, терпение, внимание к себе. Нужно и наставника иметь, руководителя. Все это в дефиците. Поэтому вскоре наше христианство становится похожим на костюм для бала-маскарада, и Бог обязательно этот костюм с нас сорвет. Человеку нужно упасть иногда, нужно заблудиться, остановиться, сказать: «Я не знаю, что происходит, я ничего не понимаю. Я погибаю. Мне страшно и больно». Очень нужно человеку стать в тупик, и не раз, и не два. И нужно благословить Бога за эти тупики. Нужно иметь мужество из самого тупика сказать Господу: «Господи, я не знаю, что происходит, но слава Тебе!» Эти кризисные моменты возрождают в нас подлинную веру, возвращают душу ко времени «первой любви». А зачем об этом говорить, имея в виду детей и юношество? Да затем, что мы часто зовем детей в Церковь, как на Поляну сказок, как в Шоколадную страну. Думаем: «Вот пойдет в храм, и все образуется». О том, что начать ходить в храм — это то же, что записаться в армию добровольцем, мы не думаем. Поэтому страшно удивляемся, когда молитва в жизнь вошла, а проблемы не ушли. Тогда мы даже склонны к ропоту, и этот ропот — от неразумия, от ложной жизненной установки.

Итак, после выхода из Египта и прохода по дну Красного моря, после всей этой радости наступает время долгой ходьбы по пустыне. После радостного обретения веры приходит пора борьбы со страстями, временного очерствения, духовных сложностей. Евангелие недаром говорит, что городам Капернауму, Хора-зину, Вифсаиде будет хуже, чем Содому и Гоморре. Если бы в Содоме явлены были силы, явленные в тебе, то он оставался бы до сего дня. (Мф. 11:23). То есть, видел, знаешь, чувствовал, уже вкусил, но откуда взялась черствость, откуда взялось помрачение ума, откуда возникли соблазны, откуда что взялось? Кажется, что это уже погибель. А человеку нужно пройти через такую кризисную полосу, чтобы опять воскреснуть и глубже воцерковить-ся. Уже без розовых очков, без надежды на свою собственную святость, но только на единого Господа.

Как вы думаете, зачем наша Церковь так премудро устроена, что у нас многие праздники устроены таким образом, что человек что-то ест и что-то для еды освящает? Я сейчас не о причастии говорю,

а о яблоках, о куличах и т. д. Или приносим мы что-то с собою в церковь, чтобы это отнести уже в освященном виде домой: вербу, мак. Почему? Потому что детская душа хочет, чтобы что-то посвятили, что-то покропили, хочет укусить что-то освященное. Это Церковь премудро придумала для детей, чтобы они понимали: «Пойду в церковь, там хорошо, там поют, там кропят, там святят, там с собой что-то унести можно». Это для детей придумали! Например, когда празднуется Преображение, то дети радуются, что им батюшка сливки с грушами покропил, а взрослые должны радоваться о том, что им понятен смысл праздника Преображения, и они о Христе радуются, что, вот, оказывается, Какой наш Господь. Не просто учитель, не просто человек, а Бог, ставший человеком, так что самые великие святые — Моисей и Илия — за счастье имели с Ним побеседовать на Фаворской горе, и Петру хорошо было на Фаворе. И вот Он Какой. И, оказывается, Его распяли не потому, что Он слабый и его поймали хитрые враги, а Он для того преобразился, чтобы ученики «страдания уразумели вольные», то есть, что Он добровольно рас-пялся. Свет от Света, Бог от Бога. Бог истинный от Бога истинного — вот Кто Христос наш. Преображение — выше всех праздников после Рождества и Пасхи, потому что цель жизни ясна — нужно преобразиться. Чтобы войти в будущую жизнь, нужно нам всем преобразиться. И вот маленький человек радуется, что ему сливки покропили, а взрослый должен радоваться, что он смысл жизни узнал. Но если и маленький, и взрослый человек радуются, что им сливы с грушами покропили, тогда у меня возникает грусть в день святого праздника. Воцер-ковляться ведь детям нужно по-одному, а взрослым по-другому. Отроку и отроковице воцерковляться нужно по-своему, а юноше и девушке по-своему, мужчине и женщине по-своему, а деду с бабой по-своему. Я предполагаю, что у каждого из нас будут в жизни критические периоды ломки — психологической, жизненной, семейной — когда люди будут заново открывать для себя с детства известную веру. Я лично уверен, что нужно за жизнь открывать для себя несколько раз с детства известную веру. Вы знаете, как учат в школе, например, на уроках русского или украинского языка имя существительное? В 3-м классе учат имя существительное или в 4-м, а потом в 8-м классе учат имя существительное, но как? Конечно, уже на уровне 8-го класса. А потом в 10-м классе снова учат имя существительное, но как? Уже на уровень выше. А если человек избрал для себя профессию филолога и поступил в университет, то на 1-м курсе он будет учить имя существительное, и на 5-м курсе он тоже будет учить имя существительное. Если он будет академиком, он также будет учить имя существительное. Это что значит? Что он дурака валяет с 4-го класса? Нет, он открывает глубины того, что он по имени узнал в детстве, а по сути узнал в старости. Если имя существительное такое глубокое, что его можно учить в 4-м классе и до смерти, то неужели наша вера такая мелкая, что мы хотим всю жизнь прожить, оставаясь на детском уровне?

Нужен рост, а для роста нужна пища. Человек — словесное существо. Ему кроме хлеба и воды нужна еще и словесная пища. Это — Писание. Те две монеты, что оставил в гостинице милосердный самарянин для пропитания спасенного человека, есть книги Нового и Ветхого Завета. А сам самарянин есть Христос, Который пообещал вернуться. Раскроем перед детьми Библию первыми. Не позволим сделать это кому-то раньше нас. Если кто-то это успеет сделать раньше, то он приобретет на долгие годы в глазах наших детей авторитет. Писание, им открытое, даст ему этот авторитет в глазах наших детей. Я сам помню случай из своей жизни, когда ко мне на улице подошла женщина из «Общества сторожевой башни» и предложила изучать Библию. Поскольку я шел на причащение больного и был одет в рясу и скуфью, то слова ее выглядели форменной наглостью. На мой вопрос, не стыдно ли ей предлагать мне, священнику, изучать с ней Библию, она ответила, что мой сан для нее ничего не значит. «Я, — говорит, — с детства в церковь ходила и поседела в церкви, но так ничему в церкви и не научилась». Ее личный опыт убеждал ее в слабости Церкви и оправдывал подобное поведение. Не священник и не родная мать, но кто-то другой впервые открыл перед этой женщиной Писание, и теперь ложные толкования она понесет многим, будучи уверенной в своей правоте.

Отрыв от Книги —не сегодняшняя проблема. Вот Лесков пишет, что было у нас широко распространенное убеждение, что всю Библию прочитать нельзя, то есть физически можно, но лучше не надо, потому что тот, кто Библию прочитает, тот «розумом зийдэ». Это было убеждение огромного количества людей. Лесков удосужился его записать. И до сегодняшнего времени, насколько я знаю, встречаются на свечных ящичках благочестивые старушечки, когда их спрашивают: «Вот ту Библию можно купить? Там есть комментарии?» — отвечают: «А на шо воно вам? Библию прочитаешь—с розуму сойдешь. Не надо. Акафист читай».

Стоит ли говорить, что при таком положении дел люди массово попадают к протестантам? Не потому, что те поистине хороши, но потому что они подняли нами оброненное оружие — Писание, и одно это делает их сильными, а нас — безоружными.

Если вера не углубляется, то она теряется. Думали вы об этом? Не может человек в 30 лет жить тем уровнем веры, который получил в 15 лет. Не может. Если он не углубил свою веру до соответствующего уровня, он ее потеряет. Ее у него украдут, благо есть много сектантов, разных проповедников, чего хочешь. Кто-то соблазнит тебя холодной глубиной индусского космоса, представит тебе еще какие-нибудь мистические бездны, и тебя это купит, потому что ты привык к мелочам, а тебе представят соблазн глубины. Ты соблазнишься. К чему я это говорю? Если дети наши в каком-то возрасте начинают соблазняться и сомневаться, то мы не должны относиться к этому как к некоей странной вещи. Это неизбежный рубеж, требующий углубления веры. Конечно, это больно, когда ребенок был маленький и ходил в храм за ручку с бабушкой, причащался и все делал. А потом ему стало столько-то лет, и он говорит: