Первое дерево
Шрифт:
Он позволил элохимам забрать у него сознание и волю и оставить лишь жалкое беспомощное заклинание: «Не прикасайтесь ко мне». Но он принял и этот крест ради Страны, ради грядущей битвы с Презирающим. А она, Линден, капитулировала и лишь с помощью ужасов, окружавших её с самого детства, пыталась достучаться до него. Она считала, что в этом нет ни грамма добродетели. Она лишь сделала то, что и все остальные, кто вёл Ковенанта по пути свершения его предназначения. Она только провоцировала ситуации, в которых ей открывался доступ к его силе.
— Всю жизнь я сражаюсь с этим мраком. И всю жизнь он периодически прорывается. А для того чтобы проникнуть
— Нет. — Ковенант смотрел на неё так, словно её искренность была для него, во много раз важнее пролитой ею крови. Он слишком хорошо знал, что такое угрызения совести, и вложил это знание в горячий шёпот, обжигавший и согревавший её, как пламя дикой магии: — Ты не в ответе за свою мать. И не в ответе за то, что пыталась одержать меня. У тебя были благие намерения. К тому же ты сделала не только это. Ты спасла Поиск. Ты единственная женщина, которая не боится меня. — Его руки дрогнули, словно он хотел её обнять, но не решался. — Неужели ты до сих пор не поняла, что я люблю тебя?
Люблю? Она попыталась повторить это слово — и не смогла. Своим признанием Ковенант изменил весь мир. Линден пошатнулась и чуть не упала на него. Он был мертвенно бледен, измучен невыносимой тяжестью своего предназначения. Старая прореха в испачканной кровью тенниске на месте ножевого удара казалась меткой смерти. Но Линден чувствовала, как в нём бурлит великая сила, и, причастившись её, вдруг снова почувствовала себя живой. Он не собирался отталкивать её. И когда бывал холоден, дело было вовсе не в ней. Это он боялся слишком приблизиться. Он был измучен ядом и проказой, но Линден все понимала и не страшилась. Вот и теперь он снова хотел уйти, но она не позволила и нежно обняла его. Так нежно, как только было возможно с онемевшей рукой.
Несколько мгновений Ковенант, очевидно, боролся с собой и был напряжён и скован. Но наконец сдался. Его руки сомкнулись на её талии, лицо стремительно приблизилось, и их губы слились в поцелуе.
Глава 22
«Есть ещё в мире любовь»
На следующее утро Линден проснулась довольно поздно. Несмотря на то что было полнолуние, она отлично выспалась. Правая рука потеплела и ощущалась уже до самых кончиков пальцев. Она чувствовала себя так, словно вернулась её юная плоть — плоть ребёнка, не ведающего, что такое смерть, словно после епитимьи онемения вся её кровь обратилась в елей. Ей не хотелось открывать глаза. Сквозь веки она чувствовала, что вся каюта залита солнечным светом, но ей так не хотелось признаваться себе, что ночь уже прошла и начался день.
И вдруг её тело — столь расцветшее этой ночью от ласк Ковенанта — ощутило, что его нет рядом. Просто удивительно, как ему удалось вылезти из гамака, не потревожив её. Она сонно запротестовала, но тут же почувствовала на щеке ласковое покалывание дикой магии и поняла, что он всё ещё рядом, в каюте. Она тихо засмеялась от счастья и, повернувшись, свесила голову вниз.
Он стоял босиком в тугом солнечном луче, спиной к ней, и закрывал лицо руками, словно борясь с отчаянием. Но потом Линден поняла, что он просто «бреется»: небольшим, вырывавшимся из кольца язычком пламени сжигает бороду со щёк и подбородка. Их одежда была развешана на спинках стульев и сохла после
Линден молча наблюдала, не торопясь прерывать его самоконцентрацию. Нежась в воспоминаниях о прошедшей ночи, она дожидалась, пока он сам заметит, что она уже проснулась. Ковенант был тощим как скелет — непрестанно сжигавшая его энергия не позволяла ему нарастить и грамм лишнего мяса. Но Линден нравилась эта вызванная его даром худоба. Она и не представляла себе, что однажды чьё-либо тело сможет вызвать у неё столь пристальный (и отнюдь не профессиональный) интерес.
Вскоре с бородой было покончено, и Ковенант загасил огонёк. Обернувшись, он встретился глазами с её пристальным взглядом. На секунду его лицо вспыхнуло от смущения, и он извиняющимся тоном заговорил:
— Пока я только учусь, но, надеюсь, рано или поздно овладею контролем над ним. Кроме того, — он угрюмо усмехнулся, — я не люблю щетину. Когда пламя маленькое и я не злюсь при этом, мне удаётся делать с его помощью всё, что захочу, но как только я пытаюсь сделать что-то большее… — Он хотел продолжить разговор о своём овладении силой, но, заметив настроение Линден, пожал плечами и сменил тему. — Ну как, чисто? — спросил он, поглаживая резко выделявшиеся белизной на фоне загорелого лба и щёк подбородок. — У меня-то пальцы не чувствуют, как ты знаешь…
Линден кивнула; Взгляд Ковенанта смутил её: в его глазах читалось много больше, чем просто воспоминание о прошедшей ночи. На душе у него было неспокойно. А ей очень не хотелось рисковать своим таким ещё хрупким счастьем, но лучше было сразу спросить в лоб, чем начинать новую жизнь с недоговоренностей.
— В чём дело?
Он на миг отвёл глаза, но с внезапной решимостью снова взглянул на неё:
— Слишком много всего: дикая магия… Огромное количество вопросов без ответов… И ещё мой эгоизм: Я принял твою любовь, в то время когда… — Он вздохнул. — Когда я так опасен для всех. Не знаю, имею ли я право позволить себе роскошь любить. А я тебя очень люблю. — Слова давались ему с трудом. — Может статься, что тебе не удастся сделать что-то с моей раной. А я хочу в наш мир. Я устал нести ответственность за все. Я уже убил стольких людей… И, похоже, впереди меня ждёт что-то ещё худшее.
Как она понимала его! Его душа истосковалась по взаимопониманию и дружеской поддержке. Но того, чего он так боялся, — той ножевой раны — для неё словно и не существовало сейчас. Шрам был уже едва виден. Ей трудно было поверить в то, что столь удачно зажившая рана не поддаётся излечению и таит в себе какую-то опасность.
Но это занимало Линден лишь отчасти. Что касалась её самой, то она была вполне счастлива там, где находилась, — в объятиях Ковенанта, на борту «Звёздной Геммы», летящей на поиски Первого Дерева, в милой компании Великанов, харучаев, Финдейла и Вейна. Она верила, что все вместе они смогут изменить будущее и избежать ловушек, приготовленных Лордом Фоулом. И она попыталась, насколько умела, объяснить это Ковенанту:
— Мне всё равно. Можешь быть каким угодно опасным и эгоистичным. — То, что рядом с ним опасно находиться, её всегда только привлекало. — Я не боюсь.
Ковенант сощурился и заморгал, словно её улыбка сияла ярче солнца. Линден подумала: вот сейчас он вновь поднимется к ней и найдёт успокоение в её объятиях… Но он не сдвинулся с места. На его лице отразилась сложная гамма чувств: ранимость детский страх и в то же время вызов. Он попытался заговорить, но горло его сжалось, и, лишь откашлявшись, он пробормотал: