Первое имя
Шрифт:
— Потому что… получат от меня пареного-жареного!
Он бросился к телефону и спросил у дежурной на коммутаторе:
— Валя, кто мне все время звонит?
— Что я тебе, личный секретарь! — раскричалась Валя. — Постой, опять вызывают…
В трубке запищал противный, явно поддельный голос:
— Здесь живет самозванец Панька?
— Генка, если будешь еще звонить мне…
— Я не Генка, врешь!..
На последнем слове писк сорвался, голос стал обыкновенным, и Паня убедился, что звонит не Гена. От этого было не
Приготовившись ко сну, он сел на кровать и задумался. День, безоблачно начавшийся знакомством с Неверовым, прошел и хорошо и плохо, но, как казалось, плохого было слишком много… Самозванец?.. Как это самозванец! Паня всегда считал, что отец и он — это одно и то же, что отец безраздельно принадлежит ему со всей своей славой. И теперь, когда Паня так блестяще решил задачу о малахите, доказав этим, что он — Пестов, Пестов и еще раз Пестов, теперь, когда в дом Пестовых постучалось новое богатырское задание для Григория Васильевича, все ребята станут говорить, что Пестов — это одно, а Панька — только самозванец и вовсе даже не Пестов. Конечно, это глупо, но… на душе становится все хуже и хуже.
Вошла Наташа, переоделась за ширмой, надушила платочек, села рядом с Паней и обняла его:
— Пань, наш девичий хор новую песню разучивает. Старая песня, душевная такая, трогательная.
Она тихонько запела:
Ты почта не сестрица моя, не погодочек? Все сказала б я, все поведала. Что на сердце лежит, что больмя болит. Тяжело мне одной думать думушку. Чисты слезы низать замест жемчуга. За мест жемчуга, синя яхонта. Сияя яхонта, бирюзы-красы…— Тебе нравится, Пань?
— Ничего… Только всё слезы и слезы. Лучше, если песня веселая… А жемчуга на Урале вообще даже нет.
— Нет, мне очень нравится… Милая песня… — Наташа подошла к зеркалу и необычно долго поправляла волосы. — Пань, почему ты вдруг сказал «пэ»? Помнишь, на кухне, когда у нас Фатима была.
— Очень интересно! — невольно улыбнулся Паня. — Скоро техникум кончишь, а не знаешь, какая буква стоит после «о». Ясно, «пэ»…
— Да-да, конечно! На старости лет вдруг забыла азбуку…
— Ну, положим, ты не очень старая, тебе только девятнадцать. Не то что бабушка Уля. Та старая как следует, на мировой рекорд.
— Откуда ты взял, что мне девятнадцать? — сказала Наташа. — Исполнится девятнадцать через два месяца.
— Ната, а кто у нас сегодня будет?
— Не знаю… Папа из горкома пошел в карьер и звонил оттуда, что к нам придет старый Чусовитин, потом Иван Лукич Трофимов, еще кто-то… и этот громадный, который тебя домой принес,
— Полукрюков, — подсказал Паня. — Что это ты забываешь все на свете?
— Я же тебе говорю, что я старушка…
Она потушила свет в «ребячьей» комнате, напевая: «Старушка, старушка, старушка!», вышла и закрыла за собой дверь.
Меловая надпись
После вчерашней грозы небо наполнилось теплой густой синевой, заводские дымки бесследно таяли в легком воздухе, высоко над Касаткой крылатым дозором кружили голуби. Паня обрадовался, что такая погода выдалась в выходной день родителей.
Выполняя программу выходного дня, мать подала к чаю картофельные шанежки, будто сложила на блюдо маленькие золотые солнца.
Но дальше все пошло не так, как обычно.
— Сейчас в партком, к Борисову, ухожу, — сказал отец. — Перед бюро горкома побеседовать надо.
— А я к Фатиме, — вставила Наталья. — Девчата в лесопарк собираются за брусникой.
— А мне в школу… — сказал Паня. — А потом мы с батей на школьный базар пойдем. Правда, батя?
— И разбежитесь кто куда. Никогда и не поглядишь на вас толком! — пожаловалась мать.
— Да, прибавится хлопот нашему руднику. Шутка ли, на новые рельсы переходим! Вчера, Наташа, ты уже спать легла, а мы всё толковали да толковали, — говорил отец. — Дельный парень этот Полукрюков, приятно было его послушать. Поопасался Гордей Чусовитин, что непосильно, мол, будет транспорту оторванную породу из траншеи на дальний отвал возить. Тут берет слово Полукрюков. «Зачем, — говорит, — далеко возить! Старый карьер до самого донышка рудного месторождения дошел, так что можно породу из траншеи в первый карьер сбрасывать, ближний отвал устроить».
— Молодец! — воскликнула Наталья.
— Вовсе не молодец, потому что дно у первого карьера известковое, — напомнил Паня. — Известняки тоже для домен идут. Нельзя их заваливать.
— По-хозяйски судишь, старый горняк, да недалеко глядишь, — пошутил отец. — Ты вот что подумай: когда мы траншею закончим, с порожняком на руднике сразу станет легче. Если понадобится, мы отваленную породу из карьера, как перышко, выметем, известняки наново откроем… Ведь для нас сейчас главное — и траншею скорее пройти и работе рудника не помешать.
— Видишь, старый горняк! — усмехнулась Наталья.
— Нет, не глупое дело Степан Яковлевич предлагает, — признала мать. — Какой он большенный-высоченный, а до чего же скромный, воспитанный! Налили ему водки, а он: «Простите, зеленого вина не пью, на фронте даже в морозы его не принимал». Пива выпил для компании, да и то не в охотку. Вскипел самовар, так Степан Яковлевич его у меня отнял, сам принес… Будет у какой-то жены хороший муж, на ладошке ее понесет.
— Спасибо, мамуся, — сказала Наталья, как было положено говорить после еды, и убежала к себе.