Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства

Ранович Абрам Борисович

21. И вот сейчас, как говорят, он осуществляет свою забавную затею; роет яму, носит дрова и обещает при этом проявить какое-то небывалое мужество. А по моему мнению, первой его обязанностью было подождать прихода смерти, а не удирать от жизни; если же он уже бесповоротно решил избавиться от нее, во всяком случае, не следовало прибегать к помощи огня и трагической обстановке, а нужно было избрать другой какой-нибудь способ смерти, благо их бесчисленное множество. Но пусть ему нравится огонь, как нечто напоминающее Геракла, — почему бы ему втихомолку не избрать покрытую лесом гору и не сжечь себя там, взяв в качестве Филоктета хотя бы вот этого Феагена [360] ? Но нет, он хочет зажарить себя в Олимпии среди многолюдного празднества и чуть ли не на сцене. Впрочем, клянусь Гераклом, это вполне заслужено, если только отцеубийцы и безбожники должны нести наказание за свои преступления. Поэтому, пожалуй, он слишком поздно все это проделывает. Чтобы получить достойное возмездие, ему следовало уже давно броситься в

быка Фаларида [361] , а не подвергать себя мгновенной смерти, раскрыв рот на огонь. Ведь многие уверяют, что нет более быстрого способа смерти, как от огня: стоит открыть только рот, и человек мертв.

360

Геракл сжег себя на вершине Эты, причем его молодой друг Филоктет поднес факел к костру.

361

См. прим. на с. 337.

22. Он же вдобавок, по-видимому, полагает, будто затевает благочестивое зрелище — сожжение человека в священном месте, где даже мертвых хоронить нечестиво! Вы, наверно, слышали, что давно некто, тоже желая прославиться и не имея возможности добиться этого другим способом, сжег храм Артемиды Эфесской [362] . Нечто подобное замышляет и Перегрин: столь сильная страсть к славе обуяла его.

23. Он, конечно, уверяет, что делает это ради людей, чтобы научить их презирать смерть и мужественнее переносить несчастья. Я бы охотно предложил вопрос — не ему конечно, а вам: неужели вы пожелали бы, чтобы преступники сделались его учениками и усвоили это мужество и презрение к смерти, пытке огнем и тому подобным ужасам? Я твердо уверен, что вы этого не захотели бы. Каким же образом, спрашивается, Протей разберется в этом и станет приносить пользу порядочным людям, не делая скверных более готовыми к опасностям и более решительными?

362

Греческая легенда гласит, что некий Герострат, чтобы обессмертить свое имя, сжег храм Артемиды, считавшийся одним из семи чудес света.

24. Но допустим, что смотреть на это зрелище пойдет только тот, кто вынесет полезное поучение. Однако я вам предложу другой вопрос: хотите ли вы, чтобы ваши дети сделались последователями подобного человека? Вы не можете сказать «да». А впрочем, к чему я это спрашиваю, раз никто из его учеников не решается подражать учителю? И можно справедливо упрекнуть Феагена в том, что он, подражая учителю в остальном, не следует за ним и не сопровождает его «на пути к Гераклу», как он говорит, имея к тому же возможность в короткое время сделаться весьма счастливым, если бы вместе с ним очертя голову сам бросился в огонь. Подражание ведь не в сумке, палке и рубище [363] — это безопасно, легко и всякому доступно; надо подражать конечным и главным действиям и, сложив костер из колод по возможности сырого фигового дерева, задохнуться от дыма. Ведь огонь как средство смерти изведан не только Гераклом и Асклепием, но также грабителями храмов и убийцами, которых можно видеть сожигаемыми после осуждения. Следовательно, предпочтительнее смерть от дыма: это был бы особый способ, примененный единственно вами.

363

Все это — атрибуты киников.

25. Что касается Геракла, то он хотя и решился на нечто подобное, но сделал это под влиянием болезни, снедаемый кровью кентавра, как говорит трагедия [364] . Ну, а Протей чего ради пойдет бросаться в огонь? А вот, говорят нам, для того, чтобы показать свое мужество наподобие брахманов; ведь Феаген нашел нужным и с ними его сравнить, как будто среди индийцев не может быть также глупых и тщеславных людей! Но уж в таком случае пусть он действительно подражает им. Те не прыгают на костер, как уверяет кормчий Александра Онесикрит [365] , который видел сожжение Калана, а, соорудив костер, стоят неподвижно вблизи и дают себя поджаривать с одной стороны, затем они восходят на костер, сохраняя благородную осанку и подвергаются сожжению, не делая ни малейшего движения. А если Перегрин бросится в костер и умрет, охваченный пламенем, что в этом великого? Да и не исключена возможность, что он полуобгорелым выпрыгнет назад, если только он не устроит костра, как говорят, в глубокой яме.

364

Софокл. Трахинянки // Софокл. Драмы, М., 1914. Т. 3. Согласно греческому мифу, жена Геракла дала ему платье, пропитанное отравленной кровью убитого им кентавра Несса; вызванные этим страшные мучения заставили Геракла сжечь себя.

365

Онесикрит, участник походов Александра Македонского, написал совершенно фантастическую историю Александра, где выражал свое восхищение индийскими аскетами.

26. Некоторые утверждают,

что Протей передумал и изъясняет какие-то основания, будто бы Зевс не позволяет осквернять священное место. Что касается этого, то пусть он не беспокоится. Я готов принести торжественную клятву, что никто из богов не разгневается, если жалкий Перегрин погибнет жалким образом. А впрочем, и нелегко ему идти на попятную; окружающие его киники возбуждают его и подталкивают в огонь, подогревая его намерения и не допуская приступов слабости. Если бы Протей, бросаясь в огонь, увлек с собой парочку из них, это было бы единственным его хорошим делом.

27. Я слышал, что он не хочет больше называться Протеем, но переименовал себя в Феникса, так как и Феникс, индийская птица, говорят, восходит на костер, когда достигает глубокой старости. Кроме того, Перегрин сочиняет небылицы и толкует какие-то оракулы, конечно старинные, будто ему суждено сделаться ночным духом-хранителем. Ясно, что он уже домогается постановки себе алтарей и надеется, что ему будут воздвигнуты изображения из золота.

28. И право, нет ничего неправдоподобного в том, что среди множества глупцов найдутся такие, которые будут уверять, будто они при помощи Протея исцелились от лихорадки и ночью встретились с «ночным духом-хранителем». Проклятые его ученики устроят, надо полагать, и храм у места костра, и прорицалище, так как и известный Протей, сын Зевса, родоначальник этого имени, был прорицателем. Я торжественно уверяю, что Протею будут назначены жрецы с бичами, орудиями прижигания и подобными выдумками и, клянусь Зевсом, в честь его будут учреждены мистерии и торжество со светочами у костра.

29. Как сообщил мне один из товарищей Протея, Феаген недавно уверял, что Сивилла дала предсказание об этих событиях. Он передавал даже стихи оракула!

В день, когда киников вождь, несравненный Протей велемудрый, Ярый разжегши огонь в громовержца Зевеса ограде, Прянет в него и тотчас вознесется на выси Олимпа, — В день этот всем вам велю, что плодами питаетесь нивы, Честь благолепно воздать многославному ночи герою; Он ведь богам сопрестольник — Гераклу и силе Гефеста.

Феаген говорит, что он слышал это от Сивиллы.

30. Я же напомню ему относящийся сюда оракул Бакида [366] , который, очень удачно примыкая к сивиллиному, так вещает:

В день, когда прянет в огонь вождь киников многоименных, В недра убогой души пораженный тщеславия жалом, Должно иным лисо-псам, что при жизни его окружали, Участь издохшего волка себе восприять в назиданье. Если ж из трусости кто уклонится от силы Гефеста, Тотчас ахейцам велю я камнями побить негодяя, Дабы не смел он, холодный, горячей усердствовать речью, Златом суму набивать свою, ростовщик нечестивый, В Патрах прекрасных себе накопивши пятнадцать талантов.

366

Старинный прорицатель, под именем которого ходила в Афинах книга оракулов.

Как вам кажется, господа? Разве Бакид как прорицатель хуже Сивиллы? Поэтому пора почтеннейшим товарищам Протея высмотреть место для превращения себя в «воздух» — так они называют «сожжение».

31. Так он сказал, и все окружающие воскликнули: «Пусть киники немедленно себя сожгут; они достойны сожжения». Оратор со смехом спустился, но «от Нестора шум не сокрылся» [367] , т. е. от Феагена. Лишь только он услышал крик, как немедленно вошел на возвышение, стал кричать и сулить бесконечное множество зол оратору, который спустился с трибуны; я не называю имени этого почтенного человека, так как не знаю его. Я оставил Феагена надрываться от крика и пошел смотреть атлетов, так как говорили, что гелланодики [368] уже находятся на месте борьбы. Вот все, что произошло в Элиде.

367

Илиада. XIV, 1.

368

Судьи на состязаниях.

32. Когда же мы пришли в Олимпию, портик [369] был полон людьми, порицающими Протея или же хвалящими его намерение. У многих из них дело дошло до рукопашной. Наконец пришел и сам Протей в сопровождении несметной толпы. Остановившись за глашатаями, он держал длинную о себе речь, как он провел свою жизнь, каким подвергался опасностям и что он перенес ради философии. Сказано Протеем было много, но я мало слышал из-за множества окружающих. Затем, испугавшись, что меня могут придавить в такой толпе, как это случилось со многими, я удалился, бросив ищущего смерти софиста, который перед кончиной держал себе надгробную речь.

369

Крытая колоннада, находившаяся позади храма Зевса Олимпийского.