Первомост
Шрифт:
Так отпадают все вероятные предположения относительно причин перемены поведения Мостовика, но не названа еще одна, весьма существенная, о которой почему-то забыто было даже в Мостище, причина же эта: половчанка.
Снова половчанка, снова Воеводиха.
С нее началось все, ею и продолжалось. Своим поступком она выбила Воеводу из повседневных привычных забот, вынудив забыть о делах и предаться чувству мести; она же и положила конец его мстительности, заставив Мостовика сосредоточиться на новом событии, происшедшем опять-таки в его дворе, не задевая на этот раз Мостовика ничуточки.
Половчанка вспомнила про Светляну. Перед глазами
– Как будет велено, - прошептал доносчик и боком попятился от половчанки, потому что боялся теперь ее больше, чем самого Воеводы.
Он скатился с высоких воеводских сеней, пересек, двигаясь все так же боком, двор, вскочил в избу Немого, стал в двери, пытаясь заполнить собой все отверстие, хотя при его хлипкости эта попытка казалась довольно смешной, прошипел, обращаясь к Светляне, которая сидела на лавке, удивляясь приходу воеводского слуги, никогда ранее не отваживавшегося здесь появляться:
– К Воеводихе!
Светляна взглянула на Шморгайлика заплаканными глазами (она не переставала плакать все эти дни, даже тогда, когда ее утешал отец, она все равно плакала), ничего не ответила, но и не соскочила со скамьи, чтобы выполнить высокое повеление, даже не пошевельнулась.
– Слышишь?
– крикнул Шморгайлик.
– Аль оглохла?
– Чего тебе?
– тихо спросила девочка.
– Велено идти к Воеводихе. Зовет. Ну!
– Не пойду!
– с неожиданной злостью промолвила Светляна.
– Вот как?
Шморгайлик прыгнул к девочке и дернул ее изо всех сил за руку. Светляна слетела с лавки, чуть не упала, но удержалась на ногах, в ее хрупком теле нашлось достаточно сил, чтобы вырваться от Шморгайлика и отскочить в сторону.
– Не пойду к ней!
– крикнула Светляна сердито.
– Спрашивать не будем, - злорадно сказал Шморгайлик и снова бросился на девочку, чтобы тащить и доставить к Воеводихе, - пускай все увидят его усердие. Однако Светляна не стала на этот раз отскакивать от него, а вцепилась ногтями в лицо Шморгайлика, царапнула его, будто дикая кошка, и только после этого отскочила, а Шморгайлик взревел от боли и обиды:
– Гойо-йой-гой-гой!
Озверев, пошел на Светляну с таким выражением на окровавленной харе, словно намеревался уничтожить девочку, но она не отступала, не изготовлялась к защите - стояла и смотрела на него своими серыми глазами, даже вроде бы насмешливо. Шморгайлик не мог заметить ни ее насмешливости, ни ее беззащитности, - он был ослеплен чувством мести, он оглох от мстительности, для него не существовало теперь ничего, кроме желания схватить эту паскудную девчонку за горло и душить
Шморгайлика же подвела его одежда. Чтобы скрыть свою невзрачность, он носил все широкое и непомерно большое. И вот Немой, войдя в дом и увидев, как воеводский холуй наседает на его дочь, спокойно сгреб Шморгайлика за порты, собрав все их излишество в огромный узел для удобства, а также за ворот, где тоже было достаточно ткани, чтобы провис доносчик, будто щенок, схваченный за холку. Шморгайлик висел в своих по-глупому просторных одеяниях так, что должен был вот-вот вывалиться из них, но не вываливался, а только беспомощно барахтался. Немой же, немного пронеся его по двору, словно бы для того, чтобы всем стало видно, поднял прислужника еще выше и не бросил, а просто опустил вниз на землю, и Шморгайлик так и упал, будто щенок, на четвереньки, и голову тоже повернул к Немому быстро, по-собачьи, будто хотел тявкнуть, но передумал, а так же, как стоял, пополз в сени, из которых, мстительно щурясь, наблюдала за ним Воеводиха.
Страх его был столь велик, что он и возле сеней не догадался выпрямиться, а стоял на четвереньках и жалобно бормотал, задрав голову к половчанке:
– Он меня избил... Он меня...
– Где Светляна?
– спросила Воеводиха.
– Не хочет идти...
– Где она?
Но в это время девочка показалась позади своего отца, и половчанка, поморщившись на неприглядный вид Шморгайлика, брезгливо велела:
– Встань и приведи ее сюда.
– Так не хочет же, - отряхиваясь, сказал Шморгайлик, постепенно приходя в себя.
Тогда половчанка, которой надоело так много говорить, спустилась из сеней и пошла к Немому и Светляне. Девочка не пряталась за отца, стояла смело, смотрела на Воеводиху с нескрываемой ненавистью и презрением.
– Почему не хочешь ко мне?
– спросила половчанка.
Светляна молчала. Быть может, вспомнила свое бывшее молчание, тогда все-таки было ей лучше, - никто не докучал, она была защищена безмолвностью надежно и прочно.
– Гневаешься, знаю, - сказала Воеводиха.
– Виновна я. Но прости.
Такого от половчанки здесь еще не слыхивали. Теперь Светляна молчала уже от удивления.
– Отныне будешь ходить на трапезу к Воеводе, и пришлю тебе одежду настоящую. Не бойся меня и никого не бойся. А меня прости.
После этих странных слов половчанка пошла назад, а возле сеней процедила сквозь зубы Шморгайлику:
– Растолкуй Немому!
– Как велено будет, - прошептал Шморгайлик, тоже будучи не в состоянии что-либо понять.
Да и кто бы тут мог понять? Половчанка даже перед Воеводой не раскрыла своего намерения. Приблизила к себе Светляну, вроде бы даже подружилась с девочкой, как это было во времена, когда они обучались у Стрижака втроем, - и на воеводском холме и в Мостище наступила снова тишина, никого не тронули, все было забыто, половчанка ездила теперь в лес не одна, а вдвоем со Светляной, с той лишь разницей, что девочке давали малорослого коня, но ведь она была не жена, а еще девочка, к тому же не воеводского или ханского рода, а дочь простолюдина.