Первопричина: Лагерь смерти

Соболь Артём

— Нет, — глядя как стрелка вращается киваю. — Это… Как это?

— Запах, — глубоко вдыхая шепчет Горчаков. — Чувствуешь? Сильнее становится. Во рту сладость, на языке. Сладость, металлический привкус и…

— Апельсины, — шепчет Никифоров. — Точно. Свежие такие. Как будто-то дольку разжёвываешь и молоком запиваешь, сладким.

— Сгущённым, — поднимает палец Горчаков. — Да, Рита?

— А что такое апельсины?

—

Фрукты такие. Так, всем отдыхать, — глядя на компас стрелка которого совсем взбесилась шепчет Горчаков.

После ужина усталость берёт своё. Глаза слипаются. Приятные сладкие запахи, успокаивают. Вой ветра почему-то не пугает, а звучит музыкой. Есть в этих жутковатых завываниях, что-то родное. Да и привкус металла на языке… Как будто… Если отбросить здравый смысл, то мне это нравится. Не нравится какое-то странное чувство опасности.

****

Вскакиваю от звука выстрелов и женского крика где-то совсем рядом. Вскакиваю и тут же…

— Тише, — зажимая мой рот рукой шепчет Горчаков. — Без резких движений. Враг рядом?

Это я и сама понимаю. Где-то впереди, слышатся разговоры на немецком, команды… Командует женщина. Нет, даже две, но голоса похожи.

— Что говорят?

— Требуют, — кивает Савин. — Требуют Кастиана выходить. Иначе расстреляют всех заключённых. Бред какой-то.

Тем временем выстрелы повторяются. Слышится громкий плач, кто-то на русском умоляет старшего надзирателя прекратить всё это.

— Вот что, красноармейцы, — надевая шапку и сжимая автомат кивает Горчаков. — Уходить надо.

Уйти не получается, как только двое бойцов начинают раскапывать выход, нас глушит залпом. Тут же громко говорит женщина…

— Двести убили, — переводит Савин. — Не выйдешь убьём всех. Все они будут на твоей совести. Или ты боишься? Тёмный Император на самом деле такой трус? Какой вашу матушку тёмный император? Мы что, к дурдому пришли. Что с выходом?

— Отставить! — шикаю на бойцов. — Ждём.

Ждём десять минут, после чего залп повторяется. Женщина, называя неизвестного то Владом, то Кастианом, в открытую глумится над ним. Солдаты смеются, заключённые…

— Мы пришли к лагерю, — заключает Горчаков. — Судя по тому как слышно, мы совсем рядом. Вот это заблудились… Всем тихо.

Сидим, отсчитываем время и ждём третьего залпа. Судя по звукам ветер стих, погода наладилась. Но то что мы пришли не туда, совсем не радует. Нас всего двенадцать. Мы не справимся вообще ни с кем.

— Нестерова, — не выдерживает Ваня. — Товарищ лейтенант, разрешите мне…

— Нацистские свиньи! — режет уши громоподобный голос. — Хотели видеть меня, Тёмного Императора? Созерцайте! На колени перед моим величием.

Судя по стрельбе, на колени падать никто не стал. Все начинают стрелять в крикуна. И тут… Грохочут взрывы.

Слышится полный ужаса визг, треск разрываемого мяса и захлёбывающиеся крики. Сухие щелчки, порывы ветра, почему-то шум воды. Земля вздрагивает и тут… Свод убежища светится красным. Снег мгновенно тает. Ёлки начинают тлеть, свод обваливается…

Резко встаём, вскидываем автоматы и с ужасом смотрим вперёд. Как оказалось, остановились мы прямо у забора из колючей проволоки. А впереди, за ней, плац лагеря где творится нечто ужасное. Среди убитых пленных, разорванные тела солдат. Трупы и всё ещё живые… Там немец стоит на коленях и плача собирает вываливающиеся из разорванного живота кишки. Второй, зажимая лохмотья оторванной руки, ползёт и зовёт маму. А дальше… Дальше ещё хуже. Там тела немецких солдат скручены, раздавленный. Сожжены в уголь, разорваны.

Всё залито водой, некоторые трупы без глаз, голов и… Оставшиеся в живых солдаты, бегут к одному из строений. Заключённые сбились в кучу у забора и дышать боятся.

— А вот и партизаны. Вот это я понимаю, работают. Так! Никифоров, бери бойцов и собирай узников. Нестерова, Савин, за мной. Пока такая паника, надо найти хоть кого-то. Пошли-пошли-пошли.

Это самоубийство. И, кажется, здесь орудуют совсем не партизаны. Хотя…

Втроём пробираемся через ограждение. Попав на территорию, прячась за строениями и искорёженными грузовиками бежим за солдатами. Подбегаем к бетонной конструкции, встаём по бокам от двери… Горчаков заглядывает, говорит что видит широкую ведущую вниз лестницу, кивает нам, как вдруг… Из недр строения, искрясь вылетает изувеченное тело. Падает, дымится…

— Товарищ капитан, — стонет Савин. — Может ну его?

— Отставить, Вася, — кривится Горчаков. — Нам туда надо. Не знаю почему, но надо.

— Я тоже так думаю, — глядя на бледного Савина киваю. — И надо очень сильно. Пошли…

Что я творю? Там же смерть? Там… Однако да, меня тянет в подземелье. Тянет с невероятной силой.

****

Спускаемся вниз, Савин зачитывает нам таблички с названиями этажей, то есть уровней. Заходим на минус первый, где должно было кипеть производство контейнеров и все втроём зажимаем рты. Все солдаты и множество узников здесь в кашу. Они буквально перемолоты. Скручены, разрезаны на множество частей, сожжены, выпотрошены. Выжившие, коих от силы человек двадцать, сидят вдоль стены и бормочат что-то о пришествии дьявола.

— Чем это их так? — наклоняясь к выгоревшему изнутри трупу солдата спрашивает Савин.

— По виду… Кажется, он засунул руки в трансформатор и сгорел изнутри, — морщится Горчаков. — А вон те, похоже утонули. Но как? Хм… За мной, но осторожно. Нестерова, узнай.

Подхожу к едва живым узникам, присаживаюсь перед одним из них и…

— Дьявол, — задыхаясь шепчет он. — Пришёл… Дьявол.

— Как он выглядел?

— Он не один! — глядя в пустоту восклицает заключённый. — Много их. Много! Бегите… А-а-а-а-а!