Первородный грех. Книга первая
Шрифт:
– Я не хотела тебя обидеть, – мягко сказала Мерседес.
Матильда с досадой крутанула ножом, выковыривая из картошки глазок.
– Однако именно так и получилось.
– Хорошо, тогда спрошу иначе: ты кого-нибудь оставила в Сиджесе?
– Я не такая красотка, как ты, – пробурчала Матильда.
– Но все же ты очень милая. У тебя красивые глаза.
– А у тебя здесь кто-нибудь есть? Ну… мужчина?
– Ненавижу мужиков! – Мерседес зло полоснула ножом по картошке. – Ненавижу.
– А
– А ты, сестра Матильда?
С тех пор как она уехала из Сиджеса, Матильда ни разу не делилась своими сокровенными мыслями с кем-либо из мирян. Уже почти четыре года она вообще не разговаривала со своими сверстницами.
– Был там один, – проговорила она и на несколько секунд прикусила свой кулак. – Вдовец, да еще урод, каких свет не видел. Меня хотели выдать за него замуж, потому что другие мужчины отказывались брать меня в жены. И деньги у него были. И вот как-то раз он меня подкараулил и начал целовать… лапать…
– Он тебя?..
– Хотел. Заставил меня взять в руку… его штуку.
– Старый грязный козел! – сочувственно воскликнула Мерседес.
– Он стал одной из причин, по которым я оказалась в Сан-Люке. Слишком уж страшно было представить, что всю оставшуюся жизнь придется прожить с этой отвратительной скотиной.
– Ну и правильно поступила.
– Я знаю, о чем ты подумала.
– О чем же?
– О том, что я стала монахиней только для того, чтобы избавиться от этого вонючего старика.
– А что еще тебе оставалось?
– Были и другие мужчины. Получше. Но я все равно ушла бы в монастырь. На то была Божья воля. А ты не ответила на мой вопрос. Была ты когда-нибудь с мужчиной?
– Нет, – сказала Мерседес после короткой паузы.
– Так ты девственница?
Снова короткая пауза.
– Да.
– Это же чудесно, – заявила Матильда.
– Не знаю. Я об этом не задумывалась.
– Никогда?
– Данный вопрос меня совершенно не волнует. Все это глупости.
– А. я не считаю, что это глупости. Это очень серьезная вещь.
– Всякие там вздохи и стоны? – презрительно фыркнула Мерседес. – Да в любую летнюю ночь они из-под каждого куста доносятся. Не-ет, у меня определенно есть нечто гораздо более важное.
– И что же это?
– Дело.
– Какое дело?
– Война, естественно. Я скоро уезжаю. Воевать. Матильда ахнула, потом недоверчиво прошептала:
– Да брось ты!
– Нечего тут бросать. Я собираюсь вступить в ряды милиции.
Монашка даже перестала чистить картошку.
– Женщине нет места на войне, Мерседес.
– Я стреляю из винтовки не хуже любого мужчины. Могу водить грузовик, ухаживать за ранеными. Буду делать все, что мне прикажут. Все, что угодно.
– Матерь Божья! А что говорят твои
– Я им еще ничего не сказала. Пока. Но они все равно не смогут меня остановить. Мне восемнадцать лет. Я уже взрослая.
Матильда, уставившись на маленькую статую Мадонны, некоторое время о чем-то размышляла.
– Ухаживать за ранеными… – медленно проговорила она. – Я бы смогла это делать.
– Я тоже. Если от меня это потребуется. Но я предпочла бы драться. Мне хочется внести в общее дело настоящий вклад.
– И ты действительно… смогла бы… ну, это… убить человека? – прошептала Матильда.
– Конечно, – бесстрастно ответила Мерседес. – Кто угодно смог бы.
– А у меня никогда не поднялась бы на такое рука. – Она была потрясена спокойствием и твердой решимостью Мерседес. – Никогда.
– Неужели? Неужели ты не смогла бы убить тех, кто насиловал и расстреливал твоих подруг?
Некоторое время Матильда молчала.
– Нет, – произнесла она наконец. – Мне их жаль. Я их ненавижу. Но я должна постараться простить их. А убить… нет, никогда.
– Разные мы с тобой, – сказала Мерседес. – Я считаю, что убийства могут быть необходимы, ты же не признаешь насилия. Вот это-то «всепрощенчество» и заставило испанских трудящихся в течение тысячелетий оставаться рабами. Но теперь мы прозрели. Теперь мы поняли, что тех, кто нас угнетает, надо убивать. Дай только мне оружие, и я ни перед чем не остановлюсь.
Они снова занялись приготовлением ужина. Слова Мерседес страшно взволновали Матильду.
– Когда ты уезжаешь? – спросила она.
– Скоро. Может быть, через месяц.
– Через месяц!
В кухню вошла улыбающаяся Кончита.
– О чем это вы, кумушки, так оживленно беседуете? Судя по всему, не об ужине. Давайте-ка пошевеливайтесь, а то мы и до ночи не поедим.
Шлюзы доверия распахнулись.
В ту ночь, лежа бок о бок в постели, они без умолку говорили и говорили, пока усталость не навалилась наконец на их веки, а за окном не запели деревенские петухи.
Мерседес Эдуард не давали заснуть мысли и мечты о будущем. Что же касается Матильды, то причиной ее бессонницы была Мерседес: она тревожила ее воображение, вызывая в ней сладкое, щемящее чувство. Эта полудевочка-полуженщина целиком и полностью завладела душой несчастной монашки. Эти манящие черные глаза, это милое гордое лицо Жанны д'Арк, этот взволнованный, дрожащий голос – все пьянило Матильду.
Совершенно неожиданно даже ее вера в Господа Бога стала казаться ей какой-то недолговечной, преходящей. В течение четырех лет она свято верила в свое призвание, но здесь, в этом доме, после того как сгорел монастырь, ее иллюзии рассеялись, как утренний туман.