Перворожденный
Шрифт:
— Спасибо, — поблагодарила Байсеза. — Но здесь везде столько пыли, что видимость совсем не так хороша, как можно было бы ожидать.
— Да, климатологи называют Марс музеем пыли, — усмехнулась Паула. — В этом смысле он не похож на Землю. У нас нет дождей, которые бы эту пыль смывали, нет и процессов осаждения, которые бы ее сжимали и превращали в камни. Так что ей остается только висеть в воздухе.
Марс — что-то вроде снежка, подумала Байсеза, а вслух сказала:
— Я видела арку.
— Да-да, — закивала Паула. —
Значит, это сооружение является мемориалом тем сотням китайцев, которые погибли на Марсе в день солнечной бури.
Байсеза рискнула спросить.
— Паула, меня немного удивило, что вы отправились в путь вместе с нами.
— Удивило?
— И то, что вы связаны с секретным бизнесом на марсианском полюсе. Алексей — да, на него это очень похоже…
— Он несколько скрытный, не так ли?
Они обе расхохотались. Байсеза сказала:
— Но вы, кажется… как бы это сказать…
— Конформист? — помогла ей Паула. Дежурная улыбка стюардессы ни на минуту не сходила с ее лица. — Я ничуть не возражаю, если меня видят такой. В сущности, это, может быть, правда.
— Наверно, поэтому вы так хорошо справляетесь со своей работой?
Паула ответила без капли обиды:
— Я просто рождена для этой работы. Моя мать — человек из команды «Авроры», которого все еще очень хорошо помнят и здесь, и на Земле. Ну, после Боба Пакстона, конечно.
— И поэтому с вами с удовольствием общаются?
— Да. Это вроде как увечье. Но почему бы не превратить его в свой плюс?
— Понятно. Но такая причина вряд ли могла заставить вас тащиться вместе с нами на самый полюс. — Байсеза сделала паузу. — Скорей всего, вы восхищаетесь своей матерью, не так ли?
Паула пожала плечами.
— Я никогда ее не видела. Но как можно ею не восхищаться? Боб Пакстон приехал на Марс и вроде как его завоевал, а затем снова вернулся домой. А моя мать любила Марс. Это видно из ее путевых журналов. Боб Пакстон — герой на Земле. А моя мать стала героиней здесь, на Марсе. Наша первая героиня, можно сказать. — Улыбка стюардессы снова засияла на ее лице. — Хотите еще макарон?
В смутной марсианской ночи, в тепле салона, Байсеза заснула прямо в кресле.
Она проснулась от того, что ее трясли за плечо. Пока она спала, кто-то прикрыл ее одеялом.
Майра сидела рядом с ней и глядела в окно, на занимающийся рассвет. Пейзаж за стеклами вездехода несколько изменился: теперь они проезжали сквозь дюны, некоторые были высотой метров в десять. Замерзшие волны, отстоящие друг от друга на километр или два. Во впадинах между ними виднелось что-то вроде изморози.
— Надо же, я проспала целую ночь!
— Как ты себя чувствуешь?
Байсеза пошевелилась.
— Немного скованно. Но, кажется, при такой гравитации можно с успехом выспаться даже на стуле. Надо пойти умыться.
— С
— Кажется, этот пейзаж меня загипнотизировал.
— Что ты говоришь? — Майра была явно взволнована. — Это белая дорожная лихорадка. Или что-то в этом роде.
— Майра? Что случилось? Со мной что-то не так?
— Не так? Господи, мам, посмотри на этот вид! Ничего! А ты сидишь и часами туда смотришь, просто упиваешься этим «ничего».
— Что в этом страшного?
— Ничего, кроме тебя самой. Странное во всем этом — только ты сама. Ты тонешь в этом пейзаже, не можешь оторвать от него глаз.
Байсеза огляделась. Паула спала. Байсеза вдруг осознала, что впервые за все их путешествие они с Майрой остались в одиночестве. Даже на «Максвелле» не было настоящего одиночества, а уж тем более в кабине «паука».
— Нам так и не представилось шанса поговорить, — сказала она.
Майра сделала попытку встать.
— Только не здесь, — сказала она.
Но Байсеза взяла ее за руку.
— Послушай! Какая разница, слушает нас полиция или нет? Прошу тебя, Майра! У меня такое чувство, что я тебя совершенно не знаю!
Майра снова села.
— Может быть, в этом все и дело. Я тоже тебя не знаю. С тех пор как ты вышла из капсулы… наверное, я просто привыкла жить без тебя, мам. Похоже на то, как если бы ты умерла. А когда ты вновь ожила, то стала совсем не такой, какой я тебя помнила. Ты теперь стала похожа на мою сестру, которой сперва не было, а потом она вдруг появилась. В этом есть какой-то смысл?
— Нет. Но, судя по всему, к прыжкам во времени с помощью клиники анабиоза мы еще недостаточно привыкли.
— Так о чем ты хотела поговорить? То есть я хочу сказать, откуда мне следует начать? С тех пор прошло девятнадцать лет, половина моей жизни.
— Обрисуй мне главную линию.
— Хорошо. — Майра поколебалась, потом отвела глаза в сторону. — У тебя есть внучка.
Ее звали Чарли, уменьшительное имя от Шарлотты. Дочь Майры от Юджина Мэнглза. Сейчас ей пятнадцать лет, она родилась через четыре года после того, как Байсеза ушла в клинику анабиоза.
— Господи! Я бабушка! — воскликнула Байсеза.
— Когда мы расстались, Юджин вынудил меня отказаться от дочери в его пользу. И он победил, мам! У него были всесильные покровители. Юджин сейчас влиятелен и знаменит.
Байсеза вставила:
— Но особой гуманностью он никогда не отличался, не так ли?
— Разумеется, мне разрешалось с ней видеться. Но этого было так мало! Я не такая, как ты, мам. Я не хочу неизвестности. Я хочу построить дом, для меня и для Чарли. Я хочу… стабильности. Но ничего подобного у меня не было даже в помине. И, в конце концов, он полностью изолировал меня от дочери. Что было сделать совсем не трудно. Потому что он очень редко бывает на Земле.