Первостепь
Шрифт:
Вопрос исчерпан, шаман собирается уходить, но настойчивый охотник останавливает его:
– Разве Еохор спрашивал духов?
Шаман, недовольно кашлянув в кулак, присаживается на кучу бивней. Режущий Бивень, немного поколебавшись для приличия, пристраивается рядом, и воцаряется долгое молчание. Еохор поглядывает на собирающиеся на небе тучи, прислушивается к топоту танцующих. Теперь они танцуют пляску Лошади, Львиный Хвост стал лошадью, прицепив сзади к штанам ветку.
– Осень будет короткой и бурной, – говорит вдруг шаман и глядит так значительно, будто это и есть ответ на вопрос. Но подобный «ответ» Режущий
– Хм… Охотник есть тот, кто охоч. Охотник как ветер – разве можно его привязать? Бегающий по древесным стволам вверх и вниз юркий поползень обмазывает глиной вход дупла, в котором поселяется. Дети, подражая ему, иногда тоже обмазывают глиной свои игрушечные чумы, в которых поселяют разные палочки. Дети ещё не подозревают, что земля не может быть сразу со всех сторон, потому что тогда это будет могила, а не жилище. У зверей и у птиц сильные проливают кровь слабых, принося её в жертву, прежде чем изольют семя. У людей охотники не сражаются из-за женщин. У людей женщины сами приносят жертву каждую луну. У людей женщины – слабые. Ежели уткнёшься в бабский подол, это словно обмажешь жилище глиной. Так никогда не войдёшь в общей танец, если станешь излишне заглядываться на женщину. Её дело – земля, а не танец. Когда человек целый, когда он в равновесии, тогда мир сияет. А когда мир сияет, разве можно думать о дележе женщин? Режущий Бивень попался! Он слаб. Его мир перестал сиять. Об этом надо болезновать, только об этом. Не бабиться!.. Женщине нужно одно: родить ребёнка и накормить. Много еды, крепкий чум… что скажут духи про такую жизнь?..
Режущий Бивень вдруг вскакивает. Всё равно он не согласен. Никак. Он едва не кричит:
– Но ведь все звери так живут, все наши братья. Пчёлы… - он хочет что-то досказать, но гневный взгляд шамана его осекает. Не может он перечить. А на лице Еохора опять появилась усмешка. Шаман вновь будто сплёвывает:
– Тогда рождайся пчелой, Жалящий Бивень! Собирай мёд – и дожидайся медведя…
– Но ведь это же непотребство!
– не может угомониться Режущий Бивень.
– Какое такое непотребство? – не понимает шаман.
– Ну как?.. Мухоморы едят, мочу пьют, совокупляются все со всеми… Непотребство!
Шаман, кажется, злится:
– Непотребство, это если так сделать сейчас. А на оргиях можно. Он глядит снизу в упор на Режущего Бивня, видит насквозь его несогласие и добавляет:
– Вот солнце сейчас стоит высоко, жара несусветная. Но это нормально. Однако если посреди зимы солнце опять поднимется высоко и наступит жара – вот это и есть непотребство. Если люди станут подавать пример, солнце тоже может так поступить.
Но Режущий Бивень качает головой. Не соглашается. Не понимает.
– Духам нравятся оргии, – Еохор возвращается к старому, – Это как пища для них, как еда, которой они лишены. Но на оргиях духи входят в людей и как бы едят, наслаждаются. И совокупляются тоже.
– Так это духи глотают мухоморы и после пьют мочу?
– усмехается Режущий Бивень.
Шаман тоже усмехается в ответ:
– Режущий Бивень как будто не знает: моча принявшего мухомор вбирает в себя дух мухомора, - потом Еохор вдруг показывает рукою на степь.
– Вот степь (он обводит широким
Шаман глядит испытующе, и Режущий Бивень сразу же побледнел, понятно ему, на что намекает шаман, конечно, понятно: вспомнил-таки про фигурку, но – всё равно «но», не согласен Режущий Бивень, никак не согласен. Еохор озирается по сторонам, словно ещё что-то ищет, что-то или кого-то, что-то замечает,.. обычную палку. Он, деланно покряхтывая, встаёт, идёт за палкой, заодно подбирает два камня. Потом ставит палку поперёк лежащего на земле бивня, посередине, устанавливает на оба конца палки по камню. Палка начинает шататься, вот-вот упадёт, но всё же удивительным образом держится. Очень ловко шаман её установил.
– Это есть справедливость, - поясняет шаман. – Равновесие. Один камушек – мужская сила, другой – женская. Попробуй, сдвинь один к другому. Что будет?
Режущий Бивень знает, что будет, понятно и так. Не удержится палка, опрокинется, свалится на землю вместе с камнями. Прав шаман, он это чувствует, что прав, потому садится – и всё равно возражает:
– А ежели сдвинуть поближе оба камня сразу, так ведь можно…
Нет, он сам не верит себе, своим же словам, и шаман это чувствует. Качает головой и говорит сверху назидательным тоном, как ребёнку:
– Наверное, можно. Только ни мне, ни тебе не дано этого сделать. Всё должно оставаться как есть. Иначе мир тронется.
«Что с того? Пускай трогается!» – хочет крикнуть Режущий Бивень. Хочет, но не кричит. Еохор, похоже, и так его слышит. Опять качает головой:
– Глупец, не ведает, что творит!
Еохор напуган, делает вид, что напуган, как делал вид, что кряхтит, усталым прикидывается, стариком.. или вправду напуган… Шаман уходит, а Режущий Бивень остаётся, чтобы возмущаться самому себе. Что он такого особого «натворил»? Как может мир стронуться? Великий лёд вернётся что ли? В его животе тяжко сгрудился неприятный осадок. Всё равно ему непонятно. Всё равно он против оргий. Но шаман в чём-то прав, хоть и мудрёно тот выражается. Другого пути, действительно, нет. Ему, скрепя сердце, придётся участвовать в общем празднике. И отпустить Чёрную Иву.
А шаман, медленно отойдя на несколько шагов, вдруг оборачивается. Он ещё не всё высказал. У него за пазухой тоже вопрос:
– Белый дух не приходил к Режущему Бивню?
– Приходил, – омертвелые губы послушно отвечают сами, как может он соврать?..
– Вот видишь, – криво усмехается шаман. – Ежли каждый захочет танцевать свой отдельный танец, тогда наш общий танец расколется на куски. Как брошенный с высоты большой камень… Как высь-камень, который изредка падает с неба… Что поведал Простёрший Десницу?.. Молчишь?