Первые бои добровольческой армии
Шрифт:
«Нет! Конечно, к вам казаки хорошо относятся. Старшие казаки-артиллеристы вас не знают и поэтому не трогают, а наша молодежь получает письма из полка, где вы служили, в которых очень хорошо об вас отзываются, и о чем рассказывают во всем дивизионе, а вывести взвод все же вам не дадут».
«Но, вахмистр, и вы и я хорошо знаем, что у нас всего 15–20 «заводил», которые всем руководят, а если бы их удалить, то с остальными можно было поладить».
«Так точно! Знаю и не раз об этом докладывал, но до сих пор никаких распоряжений об этом не последовало».
«Вахмистр, а не знаете ли вы, как бы это сделать, чтобы этих «заводил» хотя бы на короткое время удалить, а я бы попробовал за это время взвод вывести?»
Разговаривая, мы ходили между бараками.
«А ведь можно, Ваше Благородье! Вся эта дрянь с субботы вечером по бабам да по кабакам расходится, а в воскресенье во всем дивизионе и людей-то нет. Вот если бы вы получили бы приказ, чтобы в воскресенье, часиков в шесть утра, вывести взвод, можно было бы и попробовать. Пока бы «заводил» разыскивали бы да собирали, это можно рыло бы сделать».
Некоторое время мы еще обсуждали «за» и «против». «Если вы получите такой приказ, – говорит вахмистр, – то я человек тридцать смирных ребят попридержу на воскресенье».
Я иду к Попову и излагаю мой план. «Так что же, это самим у себя орудия красть?» – «Если у вас есть какой-нибудь другой план, господин полковник, – прикажите!» Некоторое время Попов мечется, но в конце концов бросает: «Хорошо!» И машет рукой.
Дальше вначале все шло как по писаному: в воскресенье рано утром ко мне домой прибыл казак с заводным конем и предписанием немедленно явиться. Скачу в дивизион, вахмистр мне быстро докладывает что «заводил» никого нет, а тридцать смирных ребят ждут. Он их приводит, но тут – непредвиденное обстоятельство: «заводилы» разъехались на орудийных лошадях, а к обозным, которых мы собираемся взять заместо них, орудийная амуниция не подходит, нужно что-то укорачивать или перетягивать.
«Шорников, какие есть, скорее сюда! Тюк пресованного сена и куль овса на передок увязать, ведра, фонарики, шанцевой инструмент…» – голос вахмистра слышен всюду. Спасибо ему, я бы по молодости лет и по неопытности о многом и не подумал бы. Наконец все готово, получаю последние инструкции: «На станции уже готовы платформа для орудий и вагоны для лошадей. Как можно скорее грузитесь, телефонируйте мне и трогайтесь. В Ростове явитесь вот по этому адресу есаулу Каменеву, он назначен командиром взвода и уже несколько дней ждет взвод, а вы назначены младшим офицером».
На вокзале благополучно гружусь, телефонирую Попову и еще раз слышу: «Скорее трогайтесь…» Казаки уходят, со мной остается вольноопределяющийся Власов, и через час после всяких маневрирований мы трогаемся, тащимся очень медленно и в Ростов прибываем часа в два; беру там извозчика и еду к Каменеву. Застаю его в столовой, в расстегнутом кителе, который он с трудом старается застегнуть, видно, он только что плотно пообедал. «А взвод прибыл? Но я еще не кончил некоторые переговоры с Добровольческой армией, а пока что ведите взвод дальше, а я вас догоню».
Являюсь коменданту станции с просьбой отправить нас как можно скорее. Здесь всюду распоряжаются добровольцы, но железнодорожники – сплошь большевики и всячески стараются ставить палки в колеса. Уже поздно вечером проходим станции Ряженое и Неклиновка, где нам рассказывают, что позавчера здесь были бои с красными, их отбросили и добровольцы занимают сейчас следующую станцию Матвеев Курган. Туда мы прибываем часов в десять вечера. Нас встречают несколько офицеров и на мой вопрос, где штаб и к кому я должен явиться, отвечают: «Штаб вот в вагоне, а являться к полковнику Кутепову, мы вас проводим». Вхожу в плохо освещенный несколькими свечами вагон и являюсь: «Взвод донской артиллерии – орудия два, зарядных ящиков два, гранат столько-то, шрапнелей столько-то, людской состав – я и вольноопределяющийся Власов – в ваше распоряжение прибыли».
«Да, я уже знаю. К пяти часам утра я вам пришлю номеров, немедленно сгрузитесь и вступите в бой. Можете идти!»
Поворачиваюсь налево кругом и выхожу на перрон. Некоторое время стою как ошеломленный. Ведь я только что кончил артиллерийское училище, а завтра мне придется командовать взводом с совершенно неизвестной мне прислугой. Что я буду делать? Подхожу к своим
Постепенно глаза привыкают к освещению, и я уже вижу довольно хорошо. Справа на перроне показывается стройная высокая фигура – кавалерийская шинель, папаха, но пояс висит и чуть ли не болтается. Ага, да это вольноопределяющийся.
«Вольноопределяющийся, пожалуйте сюда!»
Он подскакивает.
«Послушайте, вы – интеллигентный человек – должны показывать солдату пример подтянутости, а вы показываете пример расхлябанности. Извольте затянуть пояс как следует!»
Он старается затянуть пояс, но руки у него как-то трясутся, и он никак не может с ним справиться. Я прихожу в ярость. «Да что вы? Пояса не можете затянуть? «Подхожу к нему и, упираясь в грудь левой рукой, правой затягиваю пояс, говоря: «Три пальца, понимаете, три пальца должны проходить, но не больше… Можете идти!»
Но тут я замечаю, что три офицера, стоявшие под средней лампочкой на перроне и наблюдавшие всю эту сцену, не только смеются, но просто расхохотались. Я не выдерживаю, марширую к ним, рука под козырек: «Господа офицеры! В то время как я делал дисциплинарные замечания вольноопределяющемуся, вы изволили, глядя в мою сторону, смеяться. Разрешите узнать, относился ли ваш смех ко мне или к моим действиям?»
Все они также подносят руки к папахам, а потом старший из них, полковник, дружеским жестом опускает мою руку и говорит мне: «Да вы, голубчик, не волнуйтесь! Дело в том, что это не вольноопределяющийся, а вольноопределяющаяся – Нюсенька, которая у нас на телеграфе служит. Глядя на ваши энергичные действия, капитан и задал вопрос: предусмотрел ли воинский устав случай, когда военнослужащий упирается в грудь рукой и затягивает пояс?» Все смеются, и я тоже. Но чувствую, что нервное напряжение как бы прошло.
Возвращаюсь к орудиям. Медленно тянется время… Но вот около половины пятого в морозном воздухе издалека слышно, что идет какая-то маленькая часть, идет хорошо, отчетливо слышна «ножка». Выхожу на противоположную сторону перрона. Смотрю. «Отделение, стой! Стоять вольно! А где же командир взвода?» Я подхожу: «Командир взвода – я». Против меня вытягивается крепкий, среднего роста крепыш, на нем короткий бараний полушубок, солдатская папаха и никаких знаков отличия или его чина. Рапортует: «По приказанию полковника Кутепова номера в вверенный вам взвод в ваше распоряжение прибыли». Ухо мне подсказывает, что это не простой солдат. «С кем имею честь?» – «Капитан Семенов». Мы протягиваем друг другу руки, под распахнувшимся полушубком я замечаю на его груди на гимнастерке черно-оранжевую ленточку. Ого!