Первые грозы
Шрифт:
Глава вторая
Тишину базара пронзил предупреждающий сигнал трубы. Из переулка, разворачивая жёлтые паруса пыли, вырвались пожарные,— кони несли изо всех сил, кованые колеса повозок захлебывались от быстроты: пожарные на ходу надевали каски и подтягивали ремни.
За повозками бежали люди.
— Где пожар?..
— Говорят, в электростанцию бомба попала...
— Откедова?..
— С аэроплана. Думали, наш, а он белый оказался.
Станция была ранена тяжело. Машины в типографии остановились. По телефону никто не отвечал, и заведующий
Выбежав из ворот, Митя сразу увидел над крышами взволнованные клубы дыма. Звонили колокола. На площади толпились обеспокоенные обыватели. Двое пожарных, устроив из переплетённых рук носилки, тащили туловище человека с оторванными ногами. Он сидел, обняв пожарных за шеи. Брови и волосы его сгорели, и всё тело было вымазано нефтью.
Его положили на линейку и увезли.
Пробравшись к месту пожара со стороны тоннеля, Митя устроился на каменном барьере холодильника, где уже стояли секретарь партийного комитета Ладошвили, однорукий редактор газеты Гайлис и рабочий с рассечённой щекой. От остывающей воды холодильника неуверенно поднимался блеклый пар.
Рабочий, размазывая рукавом кровь на щеке, неохотно рассказывал:
— Утром, как обыкновенно, все вышли на работу...
— Ну и...
— Вышли на работу. Работаем. Тут вбегает в машинное отделение линейный мастер. «Ребята, говорит, аэроплан!..» Все и выползли поглядеть. Уселись на бочки с маслом, головы задрали. Позавчера как раз две бочки привезли с машинным маслом. Бочки железные. Тут они лежали, около ворот. Так на бочку облокотился механик, а вот так — дежурный помощник машиниста. Монтеры. Кое-кто из конторы вышел. Смотрят себе, любуются. Дежурный говорит: «Хорошо б, говорит, нам бы штук десять таких птичек — сразу бы, говорит, кадетам по загривку наклали...» Как раз в ворота наш монтёр входит. С матерью. Не знаю почему, мать с ним пришла. Я как раз в отделение вошёл, рубильник, слышу, выключился на линии. Звонок, слышу. Только вошёл — тут как раз и трахнуло. Раз и другой. Одну прямо в кучу, а вторую в цистерну. Железные бочки на мелкие куски разлетелись, всех поранило. Вот и меня кусочком через окно задело. Все и загорелись. Масло, оно здорово горит, а всё в масле... Опять же нефть... Я так полагаю, хотели тоннель взорвать, чтоб поездам выехать нельзя было...
— Предположение довольно верное, — заметил Гайлис.
На крыше здания появился пожарный с брандспойтом, из которого вяло опадала тонкая, спокойная струйка воды. Он злобно поглядел на говоривших:
— Эй вы, черти, а ну воду качать!.. Открыли тут клуб!
Гайлис и Ладошвили сейчас же побежали к насосу.
Из разваленной цистерны хлестала жирная нефть, она затопила весь маленький дворик машинного отделения и пылала. Высокие языки пламени шумели, как деревья в бурю: дворик напоминал огненный сад, над синими кустами огня, меняя формы стоящих за ним предметов, качался удушливый знойный воздух, — со стороны работавших у насоса казалось, что высокая кирпичная водокачка изгибается, как живая.
Вспыхнула деревянная будка сторожа.
Уже робкие огоньки грызли двери машинного отделения, когда начальник пожарной дружины догадался наконец отрядить несколько подвод на реку за песком.
Ладошвили в мокрой расстегнутой рубашке наседал на брандмайора:
— Ты, черт возьми, должен понять, что машины, машины погибнут... Нельзя!..
Брандмайор с любопытством смотрел в рот секретарю. Он отвечал негромко и с полным достоинством:
— Прошу на меня не кричать. Дело за песком. Подводы посланы, и его привезут с минуты на минуту... Машинное отделение постараемся отстоять.
Дрожащими пальцами Ладошвили застегнул ворот и умолк.
Брандмайор виновато почесал подбородок.
— Задерживаются... надо бы ещё кого послать. Вон там линейка стоит.
Гайлис обернулся и увидел Митю.
— А ну, пойди-ка сюда, — поманил он его пальцем. — Садись-ка, брат, на линейку и поезжай на реку. Скажи, чтоб песок поскорее везли.
— Меня в типографии ждут, — замялся Митя.
— Кто ждёт?
— Заведующий.
— Вали, — махнул рукой редактор, — я ему скажу, а то без песку и типография станет. Гони их оттуда в шею!
Митя прыгнул на линейку, старик всплеснул вожжами, и лошадь понеслась в сторону реки больным, разбитым галопом.
Колеса гулко трещали по черепам камней. Проехали типографию, старую черкесскую крепость и, когда стали спускаться мимо больницы к реке, увидели необычайную картину: подводы, посланные за песком, мчались порожняком обратно. Возчики нахлестывали лошадей и оглядывались на гору.
Поравнявшись с ними, Митя соскочил с линейки и остановил переднюю подводу.
— Стойте! Мне велели передать, чтобы , вы без песку не возвращались.
Лошадь, тяжело дыша прямо Мите в лицо, остановилась, чуть не сбив его с ног. Возчик дернул вожжами. Митя схватил лошадь под уздцы и закричал:
— Стойте!.. Горит машинное отделение... Без песку приказано не вертаться!
— К черту твой песок, — заорал возчик, — пусти лошадь!
— Не пущу!..
Возчик соскочил с подводы и изо всей силы хлестнул Митю кнутом.
— Не пустишь?.. Так получай на обед!..
Митя отпустил уздечку и побежал в сторону крепости, возчик догнал его и ещё раз больно протянул по спине кнутом.
На той стороне реки, на горе, в тёмных вишнёвых садах залегла казачья станица. За спором Митя не заметил, как оттуда по ним открыли ружейную пальбу. Только сейчас, не найдя на месте своей линейки, он вспомнил, почему извозчик пугливо показывал кнутовищем на гору и кричал:
— Казаки, казаки!
Митю удивило больше всего, что на мосту было совершенно безлюдно. Обыкновенно по нему непрерывно тащились горские арбы и казачьи мажары, а сейчас он стоял на своих толстых ногах унылый, ослепительно освещённый солнцем.
Обтерев картузом мокрый лоб, Митя побежал обратно.
Уже занялось соседнее здание цирка. Из дверей выводили медведя. Он смешно переваливался на задних ногах и упирался, но, дойдя до ворот постоялого двора, облокотился лапами о калитку и застыл, как чувал с мукой, поставленный на низкую скамеечку.
Брандспойтов не хватало, и воду сюда подавали ведрами. Около пожарища толклась галдящая толпа.
Митя не скоро отыскал Ладошвили — он вместе с другими рыл лопатой канаву. Прохладную землю таскали во двор электростанции корзинами, ящиками и мешками. Утоптанная земля трудно поддавалась лопате, мокрая рубаха плотно обтекала напряжённую секретарёву спину. Митя протискался к нему и, отозвав в сторону, одним духом выпалил: