Первые коршуны
Шрифт:
— Э, не морочь головы себе этим! Мой сын все досмотрит: он на всех хитрощах весьма зналый и дошлый. Я нарочито и дал его твоему новику для опеки и догляда. Вот что обмиркуй лучше, пане свате! — Ходыка отхлебнул немного из кубка и, придвинувшись поближе к своему будущему свату, начал вкрадчивым голосом — Тебе ведомо, что я не бедный, не жебрак… Хе-хе! Коли захочу, так твоего воеводу продам, куплю и выкуплю, и весь Киев аксамитом укрою. Значит, я сватаю твою дочку не из корысти… И без посагу отдай — не пожмусь…
— Что ты? Единую дочку-зирку да пустил бы в одной сорочке? — возмутился Балыка и нахмурил густые седые брови. — Есть у Гали
— Да, Галя ведь от второй твоей жены, из богатого рода Мачох, — проронил вскользь Ходыка. — Я даже решил через год выделить Панька; пускай с молодой малжонкой начинает сам хозяйничать, а мы только будем назирать да тешиться… Этому меньшому я и маетков-статков больше даю, ибо простоват, то есть, — замял он скороговоркой, — не такой быстрый, как братья, плохонький, трезвый, смирный, а для малжонства [30] ведь это клад!
30
Супружество.
Балыка утвердительно кивал головой и успокаивался.
— Так вот почему, — продолжал лавник, — нам нужно с тобой поскорее связать руки, как братьям; мне ведомо, что сенат порешил скасовать мещанам права, приравнять их к простым хлопам, к быдлу…
— Не может этого быть! — откинулся даже к стенке возмущенный Балыка, побагровев от гнева.
— А может статься, — ехидно поддразнил лавник, — уже в мелких местечках старосты гонят мещан на черные работы. Да вот и вам наказ есть окапывать стены.
— Ах они, клятые!
— Да ты успокойся, друже мой, нам, старикам, так принимать все к сердцу не личит. Я к тому ведь речь, что нельзя терять часу, нужно начать борьбу везде: и в городском суде, и в трибунале, и в королевском задворном, супликовать и королю, и сенату, ходатайствовать на сейме.
— Так, так… Именно нужно, не гаючи часу… Зараз же!
— Я не возьмусь за эту справу, — продолжал методически лавник, барабаня сухими жилистыми пальцами по столу, — не возьмусь, доколе не уверюсь, что с войтом Балыкою, а ведлуг [31] него и с целым мистом, связан есть нерушимо, навеки, доколе все помешканцы не станут меня считать своим… А сие может справить один лишь шлюб, одно лишь кровное поеднанье наших семейств.
31
Через (пол.).
— Ну что ж… если бог судия… Я рад, что если потреба для всех, я приложу старание… Только дай срок…
— Коли есть желание, то дочь уломать не трудно, а там уж мы дадим себя узнать воеводе, доедем его, допечем — удерет отсюда, накивает пятами, а мы заживем на широкой воле. Коли Ходыка с вами, то не сумуй!
Успокоенный войт, с просветленным лицом, встал было к Ходыке, но в этот миг отворилась быстро дверь и на пороге её появился какой-то старик, одетый в свитку.
— Ясновельможный пане! — проговорил тревожно вошедший. — Нужно зараз домой!
— А что там? — схватился, как ужаленный, лавник.
— Пыльное дело… Пришел тот…
— А?! — произнес Ходыка и, сделав мимический знак, чтоб не проговорился слуга, прибавил поспешно. — Я сейчас же за тобой… Зови сына!
IV
Проводив
А теперь, слава богу, видно, дело на лад пошло.
Новый взрыв самого резкого, самого заразительного юного смеха подтвердил размышления войта.
Под седыми усами его промелькнула довольная улыбка и, толкнувши тяжелую дубовую дверь, войт вошел в ярко освещенную светлицу.
Присутствовавшие в комнате были до того увлечены, что даже и не заметили этого. Ухватившись за бока, Богдана буквально покатывалась от смеха, утирая шитым рукавом сорочки слезы, выступавшие у ней от хохота на глаза; смех ее был так неудержимо весел и увлекателен, что, глядя на нее, смеялась не только Галина, но и старуха нянька.
— А чего это вы смеетесь так, цокотухи? — произнес громко войт, останавливаясь у дверей.
При звуке этого голоса веселый смех сразу оборвался. Все трое оглянулись и, увидев вошедшего войта, смутились.
— Выбачайте, пане войте, мы и не слыхали, как вы вошли, — ответила почтительно Богдана, поспешно подымаясь с места; за нею встала и Галя, а старуха нянька бросилась убирать со стола посуду.
— Ничего, ничего, смех не грех, дивчата, — произнес приветливо Балыка, подходя к столу и усаживаясь на покрытом красным сукном табурете. — Я рад, что моя Галочка развеселилась. — Он ласково дотронулся до плеча дони и, повернувшись к Богдане, добавил — Ну рассказывай же, гоструха, чего это ты так реготалась?
Обе девушки молча улыбнулись и лукаво переглядывались между собой.
— Да то мы с этого… с дурня того… смеялись, — ответила наконец Богдана.
— С какого это дурня? — изумился войт.
— Да с того же, с Панька… с Ходыкиного сына.
При этих словах Богданы приветливое выражение сразу слетело с лица Балыки, седые брови его сурово нахмурились.
— А кто это тебе, дивчино, сказал, что Ходыкин сын дурень? — обратился он строго к Богдане.
— Кто сказал? — изумилась искренне девушка. — Да об этом же всякий дурень знает и на Подоле, и в замке.
— Он, может, и не дурень, а только смешной, — смягчила приговор Галя.
— Именно только дурень знает его за дурня, — произнес сердито войт, и темные глаза его сверкнули под серыми бровями, — а всякий разумный человек знает, что Панько юнак тихий, смирный, на крамарстве [32] добре знается и что всякая из стану белоголовых за молодого Ходыку с дорогой бы душой пошла!
При этом заявлении войта Богдана невольно фыркнула и, спохватившись, закрыла лицо рукавом.
32
В торговых делах.