Первые леди Рима
Шрифт:
В первом акте, при начале этой великой драмы, Ливия Друзилла была лишь дополнением к толпе, невидимкой в обществе, где лишь нескольким женщинам было позволено сделать себе имя в качестве публичных фигур. Но во втором акте мужчина, чьи войска преследовали ее в Спарте, заменил Тиберия Нерона в качестве ее мужа, возведя ее в статус первой леди. И ко времени, когда пьеса дошла до своего великого финала, Ливия готовилась стать первой леди нарождающегося века Империи и матерью-основательницей династии Юлия Клавдия, который ее начал.
Может быть, самая могущественная и определенно одна из самых спорных и страшных женщин, исполнявших когда-либо эту роль, Ливия стала образцом, по которому мерили себя все последующие жены римских императоров. Ее внук Калигула позднее наградил ее прозвищем Ulixes stolatus – Улисс (то есть Одиссей) в юбке, намекая одновременно на греческого воина, известного своей хитростью, и используя слово stola, то есть платье, которое носили выдающиеся римские матроны {15} .
15
Suetonius, Caligula 23.2. О переводе этого эпитета см.: Purcell (1986), 79.
В отличие от своей египетской противоположности Клеопатры, при которой она вынуждена была играть вторую скрипку и в течение десяти последующих лет, и в исторической памяти, Ливия Друзилла не воспитывалась для роли члена императорской династии. Но не была она и аутсайдером для римского политического истеблишмента. Родилась она 30 января 58 года до н. э. в известной патрицианской семье Клавдиев, которая гордилась своим происхождением от троянского беженца Энея – одного из мифических основателей римской нации. Ливии было четырнадцать лет, когда 15 марта 44 года до н. э. Юлий Цезарь был убит, и среди римской элиты вспыхнула гражданская война {16} . Клан Клавдиев, из которого она происходила по отцовской линии (ее мать, Альфидия, происходила из богатой, но менее аристократической семьи, обитавшей в прибрежном итальянском городе Фунди), занимал высокое положение на политической сцене с первых дней Римской республики в V в до н. э. и мог похвастать минимум двадцатью восемью консулами, пятью диктаторами и шестью триумфами [2] . Еще одна дополнительная связь шла через отца к известной семье Ливиев, один из членов которой, Марк Ливий Друз, был популярным героем в итальянских областях, требовавших римского гражданства в начале I века до н. э. {17} Такая блестящая родословная выделила юную Ливию в качестве ценного брачного объекта для любого соискателя на политическую власть – и успешный претендент должным образом явился в 43 году до н. э. {18}
16
Рождение Ливии обычно датируется 59 или 58 годом до н. э. – для более подробного разбора см. приложение 5 в Barrett (2002). Я использовала более распространенную дату – 58 год до. н. э.
2
Публичная церемония признания заслуг для успешных полководцев. (Прим. ред.)
17
Suetonius, Tiberius 1. О генеалогии Ливии см. Barrett (2002), 4–8.
18
В каком году Ливия и Тиберий Нерон заключили брак, доподлинно неизвестно – но Barrett (2002), 11, говорит о 43 годе до н. э. как о наиболее вероятном.
Тиберий Клавдий Нерон был представителем несколько менее родовитой ветви клана Клавдиев, он описывался в письме великого римского государственного деятеля Цицерона как «знатного рождения талантливый, выдержанный молодой человек». Он разумно наслаждался осторожным ростом римской экспансии в течение 40-х годов, заняв сначала пост квестора, а позднее претора – всего на ранг ниже самого высокого возможного политического ранга консула {19} . Получив некоторую поддержку Юлия Цезаря, чьим флотом он успешно командовал во время Александрийской войны, он тем не менее переключил свою лояльность после убийства Цезаря, предложив свою поддержку его убийцам Бруту и Кассию. То же самое сделал и богатый отец Ливии, Марк Ливий Друз Клавдий, который годом позже окажется на стороне проигравших у Филиппи и совершит самоубийство в своей палатке. Тиберий Клавдий Нерон позднее перенесет свою лояльность к Марку Антонию.
19
Cicero, Letters to his Friends 13.64.2: trans. Treggiari (1991), 129.
Римская политическая иерархия все еще оставалась в смятении после смерти Юлия Цезаря, когда Тиберий Нерон, вопреки данному в 50 году до н. э. обещанию взять в жены дочь Цезаря Тиллию, решил жениться на своей родственнице Ливии. В свои пятнадцать лет она была, вероятно, лет на двадцать моложе его – обычный возрастной разрыв между зажиточными супругами в римском обществе {20} . Скорее всего замужество было устроено для Ливии ее отцом, хотя римские матери иногда имели право голоса в подобном сватовстве {21} . По закону почти каждая римская женщина (за исключением шести девственных весталок – жриц, которые ухаживали за очагом богини Весты) целиком находилась во власти своего отца или хозяина дома, пока он был жив. Контроль отца обычно сохранялся даже после замужества, поскольку в ту
20
Barrett (2002), 11 – о вероятном возрасте Тиберия Нерона.
21
Treggiari (2007), 95; см. также D’Ambra (2007), 73. О письме Цицерона и о роли согласия женщин на брак в целом – см. Gardner (1986), 41f.
22
О женщине, браке и законах – см. Gardner (1986), 5 и 13.
Девушка в положении Ливии формально имела право отказаться от замужества – но только в случае, если сможет доказать, что выбором ее отца стал человек с дурными свойствами. Вероятно, немногие девушки были способны или стремились использовать эту возможность. Замужество было не только единственным уважаемым занятием для свободной римской женщины, но и социальной смазкой и клеем римской политической иерархии. Юные девушки-аристократки, такие как Ливия, которые имели мало возможностей познакомиться с достойным человеком вне своего узкого семейного круга, вряд ли могли многого ожидать не только от брака, но и от жизни в элитарной культуре, где замужество часто было не столько романтическим союзом, сколько средством установления социальных и политических альянсов между амбициозными семьями, альянсов, которые с таким же успехом могли опираться на зыбучие пески {23} .
23
Gardner (1986), 42–3 – об ограниченных возможностях для знакомства.
Накануне ее пышной аристократической свадьбы Ливия прошла первую в серии церемониальных процедур, символизирующих ее переход от детства к взрослому состоянию и ее перемещение из дома отца в дом мужа. Римская невеста выкидывает детские вещи – свои игрушки и миниатюрную тогу, которую носила в подростковом возрасте, – и одевается в прямое белое шерстяное платье (tunica resta), полотно для которого сама ткет на особом ткацком станке. На следующий день эту простую белую тунику невесты перевязывают на талии шерстяным поясом, чей сложный геркулесовский узел в свое время будет развязан ее мужем. Ее длинные волосы, которые на ночь забирали в желтую сетку для волос, укладывались в простую прическу с использованием особой острой булавки для разделения волос на шесть тугих косичек, прежде чем их обвивали шерстяными лентами {24} .
24
Использование булавки в этом контексте трудно интерпретировать. Как предполагает Плутарх, она могла быть символическим напоминанием римлянам о воинственных сабинянках. Подробнее об этом см. Olson (2008), 21f.
Жених и гости обычно приезжали в дом отца невесты в полдень. Хотя римские бракосочетания не были религиозным договором, в этот день имели место различные церемониальные обряды, включая принесение в жертву свиньи, чтобы обеспечить добрые предзнаменования для союза. Брачующаяся пара обменивалась словами согласия, и брак закреплялся, когда замужняя женщина из гостей (pronuba) брала правые руки невесты и жениха и соединяла их. Контракт подписывался при свидетелях, и пару приветствовали пожеланием «Feliciter» – «Удачи». Затем свадебная церемония перемещалась с невестой и ее окончательным эскортом в новый дом, где ее муж выходил вперед, ожидая новобрачную.
Мы можем представить себе эту сцену, как и далекие звуки пения, отражающиеся эхом по всему городу на фоне звуков вечерних шагов и бормотания торговцев, запирающих на ночь свои лавки. Скользя вдоль маршрута процессии, сильно пахнущего горящими сосновыми факелами, флейтисты играли, пока хриплая компания, разгоряченная участием в свадебной церемонии, которую она только что покинула, следует мимо в высоких двуколках, распевая традиционные свадебные песни «Гимн Гименею» и «Таласио», разбрасывая горсти орехов бегущим рядом детям и любопытным местным жителям, которые вышли поглазеть на проходящую процессию.
В центре прижатой брачной фаты Ливии (flummeum) цвета яркого яичного желтка пламенел, как маяк в темноте, уложенный венок из вербены и сладкого майорана. Желтые в цвет ему туфли (socci), вероятно, расшитые жемчугом, то выглядывали, то прятались от глаз под опоясанной туникой, когда ее, держа за руки, вели два маленьких мальчика, отобранные из отпрысков женатых друзей семьи, – как обещание, как предвестники детей, которых однажды она принесет. Третий мальчик маршировал впереди с сосновым факелом. Вместо букета вдоль маршрута процессии несли веретено – символ ее новых домашних обязанностей.