Первые шаги в поисках себя
Шрифт:
Тем временем собеседники Ивана, изрядно разгорячённые алкоголем, оставили тему футбола и переключились на обсуждение своих любовных похождений. Иван при этом засобирался было на выход, но его остановил вопрос «босса»:
– Слышь, Иван! А ты, говоришь, из райцентра приехал?! Там у вас во втором микрорайоне такие девочки обретаются! Пальчики оближешь!
– Да, девчонки у нас есть симпатичные, я сам живу во втором микрорайоне, знаю, – сказал Иван, вставая.
– Да и не только девчонки, я года полтора к одной зазнобе заезжаю, считай, постоянно, когда её мужик по командировкам мотается.
У Ивана внутри похолодело от скверного предчувствия. Он напрягся
– Не на Строительной улице живёт твоя зазноба? – едва владея собой, с трудом проталкивает Иван слова через пересохшее горло.
– Да, там есть новая девятиэтажка, фирма «Профессионал» в ней располагается.
– А зазнобу не Ольгой зовут?! – совсем тихим зловещим голосом шепчет Иван, кулаки его непроизвольно сжались до хруста в суставах.
– Правда – Ольга! Дочка у неё четырёхлетняя, Катенька. А ты откуда знаешь?! Тоже захаживал к цыпочке? – спросил «босс» и начал трезветь, увидев красные пятна ярости на лице Ивана.
– Тоже захаживал… иногда! – закричал Иван и в прыжке, падая, попытался достать кулаком на удивление прыткого «босса», который проворно отпрыгнул в сторону за спину тоже вскочившего своего водителя.
Что было дальше, Иван помнил весьма смутно. Во время потасовки ему изрядно намяли бока и «босс», и его водитель. К огромному Иванову сожалению, он так ни разу и не заехал по розовой упитанной физиономии «босса». Этого он себе ну никак простить не мог. Как добирался домой, не запомнил. Ударили по голове чем-то тяжёлым.
От жены он ушёл на следующий день. Приехал домой с разбитым, опухшим лицом. Переступил порог и, не глядя в глаза жене, чтобы не сорваться и не прибить её, стал молча собирать в чемодан свои нехитрые пожитки. Ольга стала ворчать и ругаться по поводу пьяных драк «алкаша, которого нельзя оставлять без присмотра». Иван до боли прикусил разбитую губу и судорожно сцепил пальцы за спиной.
– Я всё теперь про тебя знаю! Пообщался вчера с твоим… лысым боссом. Живи теперь как хочешь. Я тебе не судья!
Ольга хотела что-то сказать, но осеклась на полуслове, опустила руки, ссутулилась, как-то внезапно состарилась лицом, когда услышала жёсткие, злые слова Ивана, продолжавшего говорить:
– Хоть сейчас не ври! А мамаше своей привет передавай! То-то довольна будет: сделала своё чёрное дело, – сказал Иван и вышел из квартиры. Хотел хлопнуть дверью, но подумал: «Не дождётесь! Дверью хлопнешь, а потом скажут, что скандал устроил. Пойду к матери».
Её, слава богу, дома не оказалось.
– Опять дежурит на своей «Скорой», тем лучше, зудеть не будет, а завтра пойду искать себе жильё, – решил Иван, раскупоривая бутылку водки, купленную по дороге, и налил её доверху в любимую материну кружку, красную, с белым швейцарским крестом – подарок подруги.
Наутро, жестоко страдая от головной боли, Иван первым делом, как проснулся, побрёл на кухню и стал похмеляться остатками водки. Светлана, мать Ивана, по каким-то причинам задержалась на своей скорой помощи, а Иван уже успел сходить за новой бутылкой и снова изрядно набраться. К моменту прихода Светланы домой Иван уже почти ничего не соображал. Кое-как испуганная Светлана добилась от сына, что он ушёл от Ольги, и стала звонить невестке. Иван
Её неоднократные попытки дозвониться невестке увенчались успехом только к вечеру, но трубку взяла не Ольга, а её вечно всем недовольная мамаша. Разговора, как обычно, не получилось: из криков, брани и потока оскорблений Светлана поняла, что Иван пришёл пьяный после какой-то драки и оскорбил Олечку. А она не выдержала подобного с ней обращения и была вынуждена выгнать этого алкоголика и дебошира, который чуть не избил и Ольгу, и маленькую Катеньку.
– И пусть этот хулиган забудет и про жену, и про дочку! – прокричала в трубку Олина мать. – Не чета он нам. А если будет домогаться встреч, то я задействую все возможности, чтобы упрятать этого разгильдяя в тюрьму, которая давно по нему скучает.
Иван проснулся ночью, сидел и молча плакал. Опять сильно болела голова, саднило разбитое лицо. Очень болели плечевые суставы, он смутно помнил, как ему закручивали руки назад и колотили по рёбрам. Немного успокоившись, потихоньку, чтобы не разбудить спящую мать, оделся в темноте, нащупал в кармане несколько мятых купюр.
– На пиво хватит, – решил он.
Где-то опять слонялся, пил тёплое пиво, потом заснул в парке на лавочке. Отлежав бока и подвернувшуюся под грудь правую руку, он с трудом проснулся. Долго растирал руку и, практически не чувствуя её, испугался, что работать рука больше не будет, так как кисть совсем перестала двигаться. Но ничего, вроде оттёр, зашевелились пальцы, и кисть стала приподниматься.
– А на кой ляд мне такая жизнь?! – спросил он сам у себя.
– Ты чего, браток, мрачный сидишь? Выпить хочешь? – раздался голос какого-то мужичка с клочковатой бородой, одетого в помятую несвежую рубаху и грязные спортивные шаровары.
– Выпить-то хочу, да нечего, – ответил Иван, чуть оживившись.
– Ну, дело нехитрое, сейчас что-нибудь организуем…
Так и покатились дни, недели. Прошёл год. Квартиру себе для жизни он не нашёл, да и не искал, честно говоря. Жил с матерью, стараясь с ней реже встречаться, чтобы не видеть и не слышать постоянных укоров. Подстраивался под её график и, когда она была не на дежурстве, старался уехать в командировку или уходил из дома.
Боль в душе притупилась, глухая обида подёрнулась холодным пеплом, но где-то очень глубоко в душе ещё теплился злой уголёк, готовый в любую минуту вспыхнуть пожаром, если только дать ему пищу. Вся жизнь превратилась в борьбу с этим угольком, в котором кроме обиды было много ещё чего разного. Там был и страх за маленькую Катюшку, и огромное чувство вины перед ней. Да и перед самим собой за то, что жена предпочла другого. А теперь за этого другого, по слухам, собирается выходить замуж. Что только не делал Иван с этим прожигающим душу угольком. И уходил в работу, напрашиваясь в длительные изнурительные командировки. И пытался забыться с девушками не очень-то серьёзного поведения, и периодически напивался до отключения сознания. Но как только память к нему возвращалась, с нею сразу возвращались и неизбывная тоска, и опять обида. А за этим – желание отомстить, наказать и свою бывшую, и её полюбовника, и себя за неспособность жить по-мужски, за то, что не сумел сохранить семью. Иван, как ему казалось, вернулся к нормальной жизни. Но в действительности стал менять одну работу за другой, раз в три-четыре месяца уходя в запой, заливая алкоголем жгучую, незаживающую рану в груди.