Первые шаги жизненного пути

Гершензон-Чегодаева Н М

Наконец, "Прейсен" вошел в ленинградский порт. Довольно длинная процедура ожидала нас в таможне. Нашу семью отпустили быстро, лишь поверхностно осмотрев багаж. Но Лили, вероятно, по случаю полноты ее фигуры, увели в какую-то комнату, где таможенная служащая предложила ей раздеться, чтобы удостовериться, что она под платьем не везет каких-либо контрабандных товаров.

Когда мы вышли из здания таможни на расположенную перед нами площадь, меня ошеломило возникшее перед моими глазами зрелище. Площадь была запружена десятками извозчичьих пролеток. Сами извозчики, все как один, стояли на своих пролетках спинами к лошадям и громко зазывали седоков. Площадь гудела как улей, хриплые и звонкие, высокие и низкие мужские

голоса сливались в нестройный хор, производивший довольно дикое впечатле-ние. После аккуратной, размеренной и подтянутой жизни Германии, к которой мы привыкли за 10 месяцев пребывания в этой стране, то, что мы увидели, делая первые шаги по ленинградской земле, показалось чистейшей "Азией". Это ощущение не ослабело и после того, как один из наших чемоданов вылетел из пролетки на колдобине в торцовой мостовой на одной из улиц, по которым нас повез нанятый извозчик.

В Ленинграде мы пробыли не более двух дней. Остановились у родственницы редактора "Эпохи" Белицкого, которая была не то его сестрой, не то вдовой (сейчас не помню). В моей памяти сохранилась большая, темноватая, мрачная комната и пожилая женщина, еще не до конца пережившая свое горе, о котором она многословно и подробно рассказывала, беспрестан-но упоминая имя студента Канегиссера, убившего Урицкого.

Момент приезда в Москву и самое первое время устройства нашей жизни на старом месте странным образом мне почти на запомнилось. Я даже не совсем точно помню, как расположи-лись мы в квартире. Ко времени нашего возвращения Черняки из столовой переселились в комнату за кухней (перегородка между двумя комнатками Для прислуг была снята еще до нашего отъезда). Вера Степановна Нечаева осталась жить в спальне. Если не ошибаюсь, зиму 1923-1924 годов в папиной библиотеке наверху прожила Лили, а папа пользовался только кабинетом. Мы с мамой заняли три комнаты внизу столовую, где спала мама, маленькую комнату, предоставленную мне, и детскую, в которой поместился Сережа.

Переселение Лили в нашу квартиру вызвано было тем, что Котляревские заняли ее квартиру в первом этаже, Переехав в нее из розового дома, заселенного новыми Жильцами. Посторонним людям были отданы и комнаты второго этажа, прилегавшие к бывшей квартире Лили в нашем доме. Таким образом, мы сразу встретились с новым бытом: в доме, на дворе и в саду то и дело попадались незнакомые люди. Существовало и домоуправление - с председа-телем, секретарем и т.д. Сад и двор были по-прежнему прекрасны, но Лили с этих пор уже ими не занималась - деревья, кусты и трава начали произрастать самостоятельно.

Когда-то тихий наш двор, палисадник и сад наполнились разнообразными звуками; зазвучали многочисленные голоса, среди которых было немало детских. Большинство людей, поселившихся в наше отсутствие в обоих домах нашего двора, потом жили здесь долгие годы, так что я имела возможность хорошо их узнать.

Особенно много народу заняли комнаты в двух больших квартирах первого и второго этажей розового дома. Помню недолго прожившее семейство, где было три девочки: Валентина, Галина и Нина, на место которого в бывших Поленькиных комнатах нижнего этажа розового дома потом поселилось семейство Трофименко с маленькой Галей и грудным, вскоре умершим Юрочкой (после которого родился другой мальчик - Сережа). Мать этих детей, взбалмошная и глупая, претендовавшая на интеллигентность, свековала в этом доме, вырастила дочь и сына, разошлась с мужем, потом долго жила одна и умерла уже в послевоенные годы.

В той же квартире заняла комнаты рабочая семья Березкиных - сапожник Николай Иванович, его совсем темная, странноватая жена Ольга Люциановна, кажется, латышка, плохо говорившая по-русски, и двое их малышей - Боря и Витя, вслед за которыми появилась на свет Маруся, а впоследствии еще Леня и Липа. В квартиру Шамшуриных наверху въехало много разного народу. Среди

них была полная, усатая, немного смешная пожилая женщина Елизавета Григорьевна, которая часто к нам заходила с домовыми книгами, т.к. исполняла должность секретаря домоуправления (председателем которого был избран Березкин).

В нижней квартире нашего дома тоже появились новые люди. На втором этаже, в спальне Лили, поселился доктор A.M.Казанский с молодой женой. В небольшой комнате там же, на втором этаже, где прежде жили девочки, одно время жила старушка мадам де Бриньи, по происхождению американка, бывшая замужем за французом - старый друг семьи Орловых. Меня посылали к ней в первую зиму нашей жизни в Москве после приезда из Германии заниматься рукоделием. Она учила меня артистически класть заплаты на мужские носки и мы болтали с ней по-английски. Довольно скоро она умерла, и комнату заняла супружеская пара доктора Шишова.

В бывшей столовой Лили на первом этаже поселилась дочь Павлиной няни Татьяны Ивановны - Вера, которая вышла замуж за рабочего по фамилии Отев. Возле кухни в одной из маленьких комнат жила воспитанница Лили Ольга Маленькая с мужем-украинцем врачом Кобба. Вскоре у нее родился мальчик Ванечка, прелестный, на которого вес очень радовались, тем более что это был первый малыш в нашем доме. Прожил он недолго. Когда ему было года три, он заболел скарлатиной и умер в больнице. А муж после этого бросил Ольгу, вероятно, не выдержав ее несносного характера. Она вторично вышла замуж за простого печника латыша (или литовца) Камбара и переехала в верхнюю квартиру розового дома. Там у нее родилось двое детей - Бенита и Янек. Другие девочки Лили в это время уже разлетелись из гнезда - кто куда.

Школа

Жизнь наша в Москве пошла совсем по-новому. Сережа осенью 1923 года поступил в университет на биологический факультет. Он смог это сделать, т.к. ему, как и другим колонис-там старшей группы, выдали справку об окончании школы второй ступени. У меня такой справки не было, и приходилось думать о поступлении в школу. Для меня это оказалось нелегким делом, т.к. я не обладала никакими систематическими знаниями по предметам программы школы.

Решено было отдать меня в бывшую Алферовскую гимназию, которая находилась в Ростовском переулке на Плющихе. Незадолго перед тем муж и жена Алферовы, владельцы этой гимназии, были расстреляны по обвинению в принадлежности к какой-то контрреволюционной организации. Весь остальной педагогический персонал оставался прежним. Гимназия Алферо-вых была женская, хотя в нее успели влить группу мальчиков из других школ, основным контингентом учащихся продолжали оставаться девочки.

Должность директора школы выполняла в то время помощница Алферовых Ольга Никола-евна Маслова. Мои родители поговорили с ней, попросив разрешения поступить мне в 8-й класс (всего в школах тогда было 9 классов) после Нового года, с тем, чтобы в оставшееся до тех пор время я могла подтянуться по математике и другим запущенным предметам Я начала заниматься с большим рвением; по математике мне помогала Вера Степановна Нечаева, которая хорошо ее знала. Остальные предметы я проходила сама по учебникам. Материал по всем предметам был очень большой, и я распределила его точно на все оставшиеся у меня месяцы.

Но тут произошло событие, повергшее меня в полное отчаяние. Еще задолго до нового года, в октябре или ноябре, вдруг из школы пришло извещение, что я должна сейчас же прийти сдавать экзамены, а в противном случае принята в этом году в школу не буду. Помню, как я горько плакала, т.к. не успела пройти и малой доли того, что надо было по программе. Родители, особенно папа, уверенные в моих способностях, уговаривали меня пойти на экзамен с тем, что я знаю. Мне ничего не оставалось делать, и в один из ближайших дней после получения извещения я отправилась в школу, что называется, ни жива ни мертва.