Первый и последний чародей
Шрифт:
В тот момент, когда Оуньял'ам повернулся к гостям, на него нахлынуло другое неприятное ощущение: непрошеное чувство вины. Оно усилилось при виде ее опущенных глаз. Эта девушка была не похожа на прочих аристократок, бросавшихся на него.
Аиша была крайне застенчива и еще больше принца страдала от того, как ее использовали. В прошлые визиты она едва взглянула на него, не говоря уже о том, чтобы пытаться очаровать его. Среди будущих жен он больше всего боялся видеть именно ее.
Хрупкого телосложения, она выглядела очень миниатюрной. Ей приходилось поднимать голову, чтобы встретиться с ним взглядом в тех редких случаях, когда ей нужно
Эмир Мансур не отличался добротой по отношению к своим детям. За непослушание он уже лишил наследства одного сына. Аиша была очередной его вещью, и Оуньял'аму не нужно было беспокоиться за нее. Но принца волновала мысль, что девушка может пострадать, если отец останется ею недоволен.
— Проходите. Я подготовил чай и кофе, — сказал он официально, указывая на сервированный стол и подушки, ожидающие в одном из занавешенных углов большой комнаты. — Эмир, насколько я понимаю, у вас есть отчет о восточных провинциях Абула.
Мягко говоря, это была слабая отговорка. Офицеры редко отчитывались перед кем-либо, кроме императора. Теперь, когда здоровье отца Оуньял'ама ухудшилось, они докладывали непосредственно А'Ямину, а не императорскому наследнику.
— Да, мой принц, — ответил Мансур.
Оуньял'ам обернулся, но намеренно замер, словно от внезапно посетившей его мысли:
— Эмир, утро уже на исходе, а я еще не выполнил одно дело. Семейный садовник попросил меня одобрить новую клумбу гибискуса, которую он выращивает для празднования дня рождения моего отца. Так что мне придется ненадолго отлучиться. Не хотите ли вы подкрепиться во время ожидания?
Как и ожидалось, эмир нахмурился, хотя и не отказался.
Тогда Оуньял'ам добавил:
— Возможно, вашей дочери захочется увидеть цветы в садах?
При этих словах Аиша подняла испуганные глаза. Прогуливаясь наедине с девушкой, он тем самым демонстрировал свою благосклонность к ней. Оуньял'ам никогда не делал так много для других молодых женщин, вертящихся перед ним. Как и ожидалось, хмурый взгляд Мансура испарился, и старик тут же рассыпался в поклонах.
— Конечно, мой принц, — ответил он. — Я буду ждать вас здесь столько, сколько потребуется.
Лишь по кивку принца Нажиф открыл входную дверь.
Оуньял'ам повернулся и ободряюще кивнул Аише. Командующий отметит такую благосклонность к своей дочке. Неизвестно, во что потом выльется Аише нынешнее расположение принца. По крайней мере, сегодня ей можно будет не бояться Мансура. Он будет слишком окрылен ложной надеждой.
Аиша едва взглянула на него. Девушка сделала маленький шаг к двери, Оуньял'ам повернулся и пошел вперед, как и полагалось. Когда пара вышла в коридор, четверо гвардейцев принца последовали за ними, а их командир замыкал процессию.
— Вы видели сады раньше? — спросил Оуньял'ам.
— Нет, мой принц, — тихо ответила Аиша.
— Они — моя отдушина.
Просторный дворец благодаря своей роскоши был гордостью империи, вокруг него простирались обширные территории. По периметру располагались казармы, конюшни, водохранилища. Всё это окружали
Отец с презрением называл их " Императорские прорвы", считая бессмысленной трату драгоценной жидкости на бестолковые растения. Оуньял'ам любил эти сады и тратил свое собственное жалованье на их содержание.
Пройдя по бесконечным коридорам и залам, ожидая каждый раз, пока Нажиф откроет очередную дверь, вся процессия вошла в дендрарий под открытым небом.
Сад действительно требовал много воды. По бокам узких дорожек из простого песчаника были разбиты клумбы с хризантемами, гибискусами, пионами и даже дикими розами, привезенными с северных территорий. Между ними перемежались цветущие деревья и деревья с фигами. В саду слуги выкопали три декоративных пруда, где обитали ярко окрашенные карпы — разновидность крупных рыб. Карпы были привезены с неизвестного континента к западу через океан. По пути встречались скульптуры, которые вместе с деревьями и цветами составляли живописный ансамбль. Местами иноземные широколиственные деревья росли очень густо, образовав затененные арки над дорожками.
Оуньял'ам имел мало слабостей, и он отказывался лишать себя неспешных прогулок по садам.
— Вы довольны? — спросил он.
Аиша лишь раз задумчиво кивнула, хотя глаза ее были широко раскрыты. Она поймала его взгляд и снова отвела глаза.
— Вряд ли это место может оставить кого-то равнодушным… мой принц, — едва слышно молвила она.
Дипломатичный ответ не оправдал надежд Оуньял’ама поскорее вернуть Мансуру его дочь. Прогулка продолжилась. Он слышал, как Нажиф за спиной шепотом быстро отдал приказы другим стражникам. Следуя по дорожкам сада, отряд не сможет держать его в поле зрения. Только Нажиф держался в пяти шагах позади, в то время как остальные рассредоточились по садам и наблюдали за всеми входами.
Оуньял'аму не нравилось ставить своих людей в такое положение, особенно верного Нажифа, но ему нужны были эти моменты свободы. Аиша бесшумно следовала за ним, отставая на полшага, и принц подчас даже забывал о ее присутствии. Его мысли были далеко, когда вид А'Ямина в дверях вернул его мысли к нынешней политической ситуации.
Всю свою жизнь он был свидетелем игр власти и интриг при дворе. Но никогда это не ощущалось так остро, как сейчас, когда он стал центром махинаций заговорщиков, а его отец лежал взаперти.
А'Ямин пользовался вниманием и доверием отца Оуньял’ама. Именно он выбрал тех, кто мог посещать императора. Советник мог распоряжаться императорской гвардией в отсутствие императора. И все это намного усложняло дело…
Конечно, Оуньял'ам проявлял заботу о своем отце. Открыть правду кому бы то ни было неприемлемо и опасно. В конце-концов советник все узнает.
Если Оуньял'ам не женится хотя бы раз, его сочтут неподходящим на роль наследника после смерти отца. Тогда начнется борьба. Пока император цеплялся за жизнь, Оуньял'ам был регентом только по титулу. А'Ямин контролировал империю, а он был не из тех, кто легко откажется от абсолютной власти. Представления о том, как осуществлять управление империей у принца и императорского советника разительно отличались. Императорский трон один, и две философии на нем не уместятся.